Ненавидя Рика как человека, старуха уважала его талант. Банни вновь ожидала слава великой звезды, и на этот раз ничего, абсолютно ничего не должно стать на ее пути!
Перед лицом такой решимости и жесткого контроля Рик совершенно присмирел. Молодая женщина, гример Банни, подошла к нему в первый же день и сказала, что должна сообщить что-то важное с глазу на глаз. Когда они вошли в кабинет, девушка тихо сказала:
– Рик, Банни кажется совершенно безразличной ко всему.
– Просто вошла в роль, вот и все. Это ее метод работы. Вспомни, ее героиня должна впасть в депрессию…
– Да, но у нее зрачки сужены. Она что-то принимает.
– Слушай, оставь это, ладно? Сотни актеров глотают что-нибудь, лишь бы держаться на ногах. Она превосходно играла сегодня.
– Может быть, но утром я вошла в гардеробную и увидела, как мать делает ей укол.
– Все, что происходит между Банни Томас и ее мамашей, никого не касается, ясно? Ты еще кому-нибудь рассказала об этом? – подозрительно спросил он.
– Нет! Я на такое не способна, – запротестовала гример, расстроенная тем, что Рик явно обозлен на нее.
– Прекрасно! Держи рот на замке, чтобы я наконец смог закончить проклятую картину! – объявил он и вылетел из кабинета.
Рик, как и обещал, закончил съемки в субботу и, чтобы отпраздновать, заказал еду и шампанское для членов съемочной группы и актерского состава. Но Банни и Леверн не остались на вечеринку, к облегчению всех остальных. Неприятная атмосфера неуверенности и сомнения, действующая на всех, окутала площадку. Особенно страдали остальные актеры, пытавшиеся не выйти из образа и сохранить настрой в эти последние съемочные дни.
Пока Банни, сидя в лимузине, ожидала мать, отлучившуюся, чтобы собрать вещи, Леверн решилась в последний раз поговорить с Риком.
– Я выполнила то, что от меня требовалось, и теперь хочу получить клятвенное заверение, что при монтаже фильма вы сделаете все возможное, чтобы показать мою дочь в самом выгодном свете.
– Я сделаю все… во имя успеха своего фильма.
– Можете быть твердо уверены, что никто не желает вам успеха больше, чем я, – спокойно и неподдельно-искренне ответила Леверн. Она хотела, чтобы этот последний разговор прошел мирно. Судьба Банни отныне в его руках. Теперь все зависит от режиссера.
– До-свидания, Рик. Если Банни понадобится переозвучить какие-то реплики, попытаюсь выкроить для вас время.
– Звукооператор у меня – лучший во всем бизнесе, и он считает, что это вряд ли понадобится. Но все равно спасибо.
Задумчиво уставившись на маленькую женщину, Рик неожиданно очень тихо спросил:
– Это был героин, не так ли? Вы кололи эту дрянь, чтобы Банни не свалилась?
Глядя ему прямо в глаза, Леверн бесстрастно ответила:
– Что за нелепая идея?! Я никогда бы не смогла дать наркотик собственной дочери! Делала ей уколы витаминов, только и всего! Поскольку Банни пришлось сесть на диету ради этого фильма, у нее началось что-то вроде анемии. Прощайте, мистер Уэнер. Мои наилучшие пожелания жене и деткам!
На следующее утро Берти отвез семью Томас в аэропорт Хитроу. Ни Леверн, ни Банни, целиком занятые собственными делами и заботами, не имели ни малейшего представления о том, как несчастна Челси.
Когда самолет оторвался от земли, девочка прижалась лицом к иллюминатору, чтобы посмотреть, как земля остается далеко внизу, и поклялась, что настанет день, когда она во что бы то ни стало вернется в Англию, к Эшфордам, единственным, кто дал ей возможность увидеть и испытать подлинно семейную атмосферу, жизнь, полную добра, тепла и ласки.
ГЛАВА 23
Челси швырнула портфель на стол в холле, и прислушалась к домашним звукам, пытаясь определить, кто дома и что происходит.
Они жили в большом доме на Мейпл, который удалось снять полностью меблированным. Каталина, занятая приготовлением обеда, громко распевала на кухне – верный признак, что Леверн нет дома, потому что бабка не любила шума, а поскольку пению аккомпанировал шум пылесоса, это означало, что мать, вероятно, еще не вернулась со студии. Банни готовилась к работе над вторым после «Зимней песни» фильмом. Премьера «Зимней песни» заслужила горячие похвалы критиков и высокую оценку игры Банни.
Челси глубоко вздохнула, счастливая благословенным одиночеством. Жизнь так прекрасна, когда матери и бабки не было дома – они вечно нудно обсуждали какие-то бесконечные дела, совершенно не интересовавшие Челси. Девочка взяла пачку писем, равнодушно просмотрела – все равно ей почти не пишут. Да и здесь в основном счета. Бабушка и мать снова тратят деньги. Но волноваться не о чем – агент матери сумела заключить несколько очень выгодных контрактов.
Челси уже хотела отложить пачку конвертов, но тут, заметив на одном иностранную марку, быстро выхватила его вне себя от радости. Штемпель лондонский – значит, письмо от Маргарет. Она так часто мечтала о том, чтобы написал Уилс, но довольствовалась и весточками от Маргарет, приходившими очень-очень редко.
Схватив конверт, девочка помчалась наверх, ворвалась в спальню, закрыла дверь и повернула ключ в замке. Отношения с семьей Эшфордов – то единственное за всю жизнь Челси, что принадлежало ей, ей, ей одной, и девочка всеми силами оберегала этот уголок души от вторжения бабки или матери.
Положив письмо на обитый бледно-лиловой тканью туалетный столик, Челси долго смотрела на него, намеренно оттягивая счастливый миг. Ей хотелось вскрыть его, жадно впитать каждое слово, но письмо было слишком редкой драгоценностью, чтобы вот так, одним жадным глотком расправиться с ним. Челси вновь подняла конверт, перевернула, наслаждаясь прикосновением к тонкой шелковистой бумаге и улыбаясь при виде размашистых букв и завитушек, выведенных рукой Маргарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133