Павел ВЯЗНИКОВ
ЭМИГРАНТ


Не так уж плохо быть эмигрантом - если, конечно, приживешься. Да, у
меня нет теперь титула и поместья, но я живу хорошо и вполне доволен
жизнью. Соседи меня уважают, власти не трогают... что еще можно пожелать?
А какие урожаи я собираю на своем огороде! Яблоки - такие оторвали бы Еву
от запретного плода - румяные, сладкие, ветки гнутся от их тяжести; вишня
краснее крови и сладка, как мед; морковь, выдернутая из грядки и обтертая
от земли, будто светится изнутри; лук - сочный, лиловый, ешь без хлеба и
соли; а какой шпинат! Капуста! Томаты...
Есть у меня и корова; она дает густое душистое молоко, каждый год
приносит теленка. Осенью я сам забиваю его и продаю - только Гендлерам,
что живут у Трех Буков. Я делаю кошерную говядину.
Вначале меня считали за чудака и чужака. Но когда узнали, что я
никогда не заглядываю к мяснику, а телят продаю, доктор Фишер стал
расхваливать мой образ жизни. Он уважает вегетарианцев и сам мечтает вести
здоровый образ жизни - но, увы, мягкое кресло и румяные бифштексы держат
его слишком крепко. После мы с доктором сошлись еще ближе а я стал его
постоянным пациентом: у меня в крови повышенное содержание железа, и
доктор дает мне какую-то микстуру. Но я не люблю сидеть у Фишеров, слишком
уж смущают меня его краснощекие, пышнотелые жена и дочь. Предпочитаю
видеть доктора у себя.
Захаживает ко мне и викарий Браун, преподобный отец любит поболтать,
с удовольствием угощается моими яблоками, а в каждую третью проповедь
вставляет намек на меня - вот-де человек, потом своим добывающий плоды
земные (они же дары божьи). Впрочем, я не хожу в церковь, и преподобный
Браун мне прощает это. По воскресеньям мы собираемся у меня - я, доктор,
викарий и лесник Стивенс, - и играем пульку-другую. За картами и вишневкою
время проходит незаметно, и когда стрелки часов подходят к одиннадцати,
даже не хочется расходится.
Но я провожаю их, убираю со стола и жду, когда пробьет полночь.
Потому что в полночь я выхожу из дома и бегу, бегу через лес и луг -
спугиваю птицу, уворачиваюсь от колючих рук елей, проскальзываю подлеском,
бегу по песку, не оставляя следов, и перебегаю черно-серебристую реку по
лунной дорожке, бегу, и Луна, единственная свидетельница этого чудесного
полета светит мне, а я, благодарный, не затеняю ее лучи. Этот бег -
счастье, и днем, когда я выгляжу на сорок пять (сорок пять! Подумать
только, давно ли, казалось бы, мне и впрямь _б_ы_л_о_ сорок пять, кажется,
в 1647-м, тогда еще сожгли дядю Френца...), днем, я не могу позволить себе
двигаться быстрее, чем пристало престарелому фермеру. Но ночью!
Но бег - не все, для чего я выхожу в полночь из дома. Иногда я
охочусь, ловлю неуклюжих кроликов, или лесных свиней, или осторожных, но
таких медлительных в сравнении со мной оленей - догоняю, хватаю, припадаю
к шее, глотаю неповторимую солено-сладкую жидкость, темно-красную, как
наливка из моих вишен - пью, захлебываясь и наслаждаясь, пью, отводя душу,
пью, исполняя самое заветное, самое дивное...
А иногда я добегаю до города, и там, неслышный и легкий, как
нетопырь, забираюсь в дома, в больницы, в морг; пластаясь со стенами,
сливаясь с деревьями, догоняю запоздалых прохожих; краду младенцев из под
носа нянек... Завтра газеты сообщат о странном исчезновении, о чьей-то
тяжкой болезни или внезапной смерти. Правды никто не знает. И тут не
наткнешься на жгучую серебряную пулю или обжигающую струю святой воды, тут
в меня не верят. Не то, что на родине, в Трансильвании.
Но в четыре часа, и не позже, я отправляюсь домой, иначе не успеть до
третьих петухов. И бегу, мчусь, не чувствуя усталости, по росистой уже
траве, по шелковистому песку и по лунной дорожке на реке.
Дом ждет меня - такой родной и уютный - на его пороге я старею и
молодею сразу - ко мне возвращается сорок пять лет; и я пью ледяную
родниковую воду, успокаиваю возбужденное тело, и сажусь к столу, и ем
овощи, и глотаю докторову микстуру - кровь восхитительна, но в ней почти
нет витаминов и слишком мало железа.
И забываюсь коротким сном, что бы через час уже выйти из дому,
потянуться, радуясь новому дню, и идти в огород. Я люблю работать на
земле. Это не маска - не только маска... Солнце вовсю греет спину, руки и
поясница приятно гудят, и прохожий кивнет через забор - здравствуйте,
мистер Алукард! - словом, я живу хорошо.
А какие яблоки уродились в этом году!

1