По мнению судьи, все необходимые условия безопасности на стадионе были созданы, ибо ни одного подобного несчастного случая до сих пор не было. Судья предлагал принести извинения пострадавшей и на этом дело закончить.
Но, естественно, пострадавшая пожаловалась в апелляционный суд. Дело слушалось уже в октябре 1949 года. Двое из трех судей опять решили, что прецедент для дела есть: «…защитная сторона знала, что рискует когда-нибудь послать мяч через забор и нанести ущерб людям на дороге. Она должна была что-то предпринять, но ничего не сделала».
Поскольку суд второй инстанции обязал ответчика материально компенсировать нанесенный истцу ущерб и оплатить судебные издержки, клуб обратился с апелляцией в высший трибунал палаты лордов. Там дело слушалось в присутствии уже пяти лордов.
Знакомство с документацией заняло два дня, и суд был назначен на май 1951 года, то есть спустя три года и девять месяцев после происшествия. Защитнику удалось убедить судей, что клуб ни в чем не виноват, поскольку вероятность попадания мячом в кого-нибудь на дороге ничтожно мала. Самым веским доводом оказалось утверждение, будто всякий идущий по общественной дороге подвергает себя определенному риску случайного происшествия. К тому же представители приехавшей команды не знали, что мяч может улететь через забор. Пять лордов решили: «клуб считался бы виновным, если бы бил по мячу представитель команды хозяев поля».
Мисс Стоун проиграла процесс, возместив все судебные издержки. Зато газеты кормились вокруг этого никчемного процесса почти четыре года.
– Теперь и я припоминаю что-то, – сказал Дональд.
– Но я рассказал все это не для забавы, а для того, чтобы показать: в нашем суде возможен любой, даже нелепый процесс. А когда дело касается таких денег – тем более.
– Что ты предлагаешь?
– Я – ничего. Я юрист. И к тому же ведущий дело клуба «Манчестер Рейнджерс». Конечно, чисто формально – только как служащий регистратуры. И все-таки я не имею права давать советов. Что касается меня лично, то затея с процессом возмутительна. Но лишь с точки зрения человечности. С точки зрения юриспруденции – буква закона соблюдена.
– А с точки зрения христианской морали? – Я не верю в бога, Дональд.
– И я тоже. Но Мейсл набожен.
– Тогда спроси об этом у него. Единственное, Дон, что я могу тебе посоветовать, – попытаться сформировать общественное мнение. Общий протест скажется на решении Мейсла, и он заберет иск назад. Но при любом исходе тебе придется уйти из клуба…
– Знаю…
– Тогда вот тебе моя рука. Если нужна будет юридическая консультация, заходи.
Они дружески распрощались. Дональд вышел из регистратуры. Оставалось одно – переговорить с командой. Где-то в глубине души он был уверен в ребятах, с которыми прожил бок о бок несколько лет.
После тренировки и горячего душа он попросил первых одиннадцать собраться в одном из холлов. Они охотно согласились.
Но когда он кончил говорить, изложив вкратце ситуацию и свое отношение к процессу, воцарилась тишина, заставившая его сжаться. Он ждал всего – возмущения, возражений, иронии, одобрения, но только не молчания. Одиннадцать ребят сидели и стояли перед ним. И молчали.
Рыжий Майкл в бежевом джемпере и ковбойской рубашке, упорно прячущий глаза от взгляда Дональда.
Затянутый в модный костюм и едва слышно насвистывающий веселый марш Камптон.
Солман, чистящий ногти.
Билли в тренировочном костюме, со скрещенными на груди руками.
Клифт, разглядывающий концы своих остроносых ботинок.
Дональд переводил взгляд с одного лица на другое. Й не видел половину лиц. Они сливались перед ним в одну холодную, убийственную своим равнодушием массу. Наэлектризованная обстановка молчания была невыносима. Дональд готов был взорваться, накричать на них, наговорить обидных слов, только бы нарушить тягостное молчание.
Первым заговорил рыжий Майкл:
– Ну и что? Шеф прав. Пусть клуб получит деньги – больше достанется нам.
– Помолчи, Майкл! – перебил его Бен.
– Пожалуйста, могу и помолчать. – Тот обиженно пожал плечами.
Дональд настороженно ждал, что скажет Бен. Он был старшим среди ребят, капитаном команды и человеком, который сам пережил мюнхенскую трагедию. Никто не посмеет пойти против него.
– Видишь ли, Дон, – как можно мягче начал Бен, – я не могу говорить за всех. И говорю сейчас не как капитан, а как член команды. Это мое личное мнение.
Он сделал паузу, не предвещавшую ничего хорошего.
– Не обижайся, Дон. Я люблю тебя и знаю давно. Знаю, что людей, так преданных футболу, можно пересчитать по пальцам – ты, да Крис, да еще двое-трое. Я верю тебе, что процесс – это мерзость. Мне легче поверить, чем им, кто не валялся в ту ночь на заснеженном поле под Мюнхеном. И я понимаю, что хочешь ты, Дон, но я не пойду на это. Я слишком устал, Дон. И потом я просто не хочу, чтобы Мейсл вышвырнул меня на улицу и я ходил и собирал на кусок хлеба двум дочуркам. Мне трудно поверить, что мой протест к чему-то приведет. Мейсл получит свои четверть миллиона, а я останусь без двадцати пяти фунтов в неделю.
Ты играл и знаешь, что такое положение профессионала. У тебя есть имя, пока ты в команде. Но если совет директоров даже решит тебя продать, ты должен сто раз подумать, прежде чем сказать «нет». Тебя не выкинут из клуба до истечения контракта, но создадут такие условия – сам будешь считать каждый день до сезона переходов.
Прости, Дон, но в благородство играйте без меня. Я думаю, что Тейлор и ребята простят меня. Они, возможно, и пошли бы против Мейсла, но я сейчас, – он подчеркнул «сейчас», – не пойду. А они как знают… – Он кивнул в сторону остальных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92