Он глумился над детишками, которые робко выползали из домов, набирали горстями снег и пробовали его на вкус. По дороге с бешеным лицом промчался преподобный Уиллин – он напряженно думал, пытаясь вплести снегопад в свою воскресную проповедь. А большинство людей оробели и радовались этому чуду; они беседовали между собой приглушенно и говорили «спасибо» и «пожалуйста» чаще, чем нужно. Несколько слабаков, конечно, потеряли силу духа и наклюкались, но таких было немного. Для всех это был большой повод, и многие считали деньги и собирались в тот вечер в кабачок.
Братишка Лаймон бродил за Марвином Мэйси весь день, лишь подкрепляя его заявку на снег. Он изумлялся, что снег не падает, как дождь, рассматривал сонно и нежно падавшие хлопья, пока у него не закружилась голова, и он не начал спотыкаться. А как он гордился собой, нежась в славе Марвина Мэйси, – такова она была, что многие не могли удержаться и окликали Братишку Лаймона:
– «Ого! – сказала муха на ступице колесницы. – Да от нас пыль столбом».
Мисс Амелия обед подавать в тот день не собиралась. Но когда в шесть часов на веранде раздались шаги, переднюю дверь все же осторожно приоткрыла. Там стоял Генри Форд Кримп, и хотя еды не было, она впустила его, усадила за стол и дала выпить. И другие пришли. Вечер был синий, резкий, снег уже не падал, но с сосняков дул ветер и сметал с земли хрупкие буранчики. Братишка Лаймон вернулся уже после темна, а с ним и Марвин Мэйси, и в руках у него были жестяной чемодан и гитара.
– Уезжать собрался? – быстро спросила мисс Амелия.
Сначала Марвин Мэйси согрелся у печки. Потом уселся за свой столик и тщательно заточил небольшую щепочку. Поковырялся в зубах, то и дело извлекая щепочку, разглядывая ее и вытирая кончик о рубаху. Ответить он даже не побеспокоился.
Горбун посматривал на мисс Амелию за прилавком. В лице его не было больше никакой мольбы – напротив, он казался очень уверенным в себе. Руки заложил за спину, уши на голове торчали довольно самонадеянно. Щеки его разрумянились, глаза сверкали, а одежда вымокла насквозь.
– Марвин Мэйси немного погостит у нас, – сказал он.
Мисс Амелия и слова поперек не сказала. Лишь вышла из-за прилавка постоять над печкой, точно от такого известия ей стало очень холодно. Не скромно грела она себе спину, как прилюдно делает большинство женщин – подняв юбки лишь на дюйм-другой. Ни грана скромности не было в мисс Амелии, и часто казалось: она забывает, что комнате – мужчины. Вот и теперь красное платье она поддернула довольно высоко сзади, когда стояла и грелась, поэтому всем, кому хотелось, открылась часть сильной волосатой ляжки. Голову она склонила на одну сторону и заговорила сама с собой, кивая и морща лоб, и в голосе ее звучали обвинение и упрек, хотя слов было не разобрать. А горбун с Марвином Мэйси тем временем отправились наверх, в гостиную со степной травой, с двумя швейными машинками, в уединенные комнаты, где мисс Амелия прожила всю свою жизнь. В кабачке было слышно, как они грохочут, раскладывая вещи Марвина Мэйси и устраивая его поудобнее.
Так вот Марвин Мэйси и навязался в дом мисс Амелии. Сначала Братишка Лаймон, уступивший ему свою комнату, спал на диване в гостиной. Но снегопад плохо на него подействовал – он сильно простыл, простуда перешла в зимнюю ангину, поэтому мисс Амелия уложила его на свою кровать. Диван в гостиной оказался для нее слишком короток, ноги свешивались с края, и она частенько скатывалась на пол. Наверное, от такой нехватки сна в голове у нее помутилось – что бы ни замысливала она против Марвина Мэйси, все обращалось на нее же. Попадала в собственные силки и оказывалась в одном жалком положении за другим. Но Марвина Мэйси из дому не выгоняла, поскольку боялась, что останется совсем одна. Пожив хоть раз с другим человеком, мука смертная – жить одному. Безмолвие комнаты в отсветах очага, когда вдруг перестают тикать часы, нервные тени в пустом доме – уж лучше пустить на постой смертного врага, чем этот ужас одинокого житья.
Снег продержался недолго. Вышло солнце, и за два дня городок стал, как прежде. Мисс Амелия дома не открывала, пока не стаяла последняя снежинка. А потом устроила большую уборку, проветрила все на солнышке. Но до этого первым делом, выйдя снова во двор, привязала она веревку к самой толстой ветке персидской сирени, а к концу веревки привязала джутовый мешок, набитый песком. Такую вот боксерскую грушу себе сделала и с того дня каждое утро выходила во двор упражняться. Дралась-то она и так отлично – в ногах тяжеловата, но разные гадкие захваты и приемы, что знала она, это покрывали.
В мисс Амелии, как уже говорилось, росту было шесть футов два дюйма. Марвин Мэйси – на дюйм короче. По весу они были примерно равны – оба около ста шестидесяти фунтов. Преимущество Марвина Мэйси было в лукавстве всех его движений и крепости груди. На самом деле, если снаружи посмотреть, у него-то шансов, в общем, было больше. Однако почти все в городке ставили на мисс Амелию; едва ли нашелся бы человек, кто решится поспорить на Марвина Мэйси. В городке помнили большую драку между мисс Амелией и адвокатом из Форкс-Фоллз, который пытался ее надуть. Здоровенный рослый парняга был, но когда она с ним покончила, жив был лишь на четверть. И не только своим боксерским талантом она всех поражала – она лишала противника силы духа, корча ужасные рожи и издавая яростные вопли, так что даже у зрителей иногда душа в пятки уходила. Храброй была, настойчиво молотила по утрам свою грушу, да и правда сейчас была на ее стороне. Поэтому люди в нее верили и ждали. Конечно, день боя никто не назначал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24