Вокруг же Эскишехира были зажжены костры для камуфляжа. В качестве отвлекающего маневра была послана небольшая группировка к Бурсе. И во время развертывания всей этой операции Левти Стефанидис с двумя корсетами в руках вышел из парадной двери и направился к дому Виктории Паппас.
Это было событие исторического значения. Все жители Вифинии знали о грядущем сватовстве Левти, и поэтому вдовы и замужние женщины, юные матери и старики с нетерпением ждали, кого он выберет, так как с уменьшением населения старые ритуалы сватовства почти исчезли. Это отсутствие романтики создало порочный круг: так как любить было некого, исчезла сама любовь; исчезла любовь - перестали появляться дети, а из-за отсутствия детей некого было любить.
Виктория Паппас стояла на границе света и тьмы, и тень падала на нее именно так, как на фотографии, опубликованной на странице восемь «Парижского белья». Дездемона - художник по костюмам и режиссер в одном лице - заколола ей волосы вверх, оставив лишь завитки на лбу, и предупредила, чтобы та не позволяла падать свету на свой большой нос. Надушенная, с удаленными лишними волосами, умащенная кремами и с насурьмленными глазами предстала Виктория перед Левти. Она ощущала страстность его взгляда, слышала его тяжелое дыхание, видела, как он пытается заговорить, но из его пересохшего горла вылетает лишь легкий хрип, а потом она различила звук его шагов, повернулась и придала своему лицу то выражение, которому ее учила Дездемона. Но она была настолько поглощена усилиями сложить губы бантиком, как у французской модели, что не поняла, что шаги не приближались, а удалялись, и когда обернулась, то увидела, что единственный деревенский холостяк Левти Стефанидис уходит прочь…
Меж тем Дездемона открыла свой сундук с приданым и достала оттуда корсет. Он был подарен ей матерью много лет тому назад для первой брачной ночи; и свой дар она сопроводила следующими словами: «Надеюсь, когда-нибудь ты до него дорастешь». И теперь, стоя перед зеркалом, Дездемона приложила к себе это странное сложное одеяние. Она сняла с себя юбку и рубашку с высоким воротом, серое белье и носки. Она сбросила с головы платок, расплела волосы, и они упали на ее обнаженные плечи. Корсет был сделан из белого шелка, и, надев его, Дездемона почувствовала себя так, словно она пряла свой собственный кокон в ожидании метаморфоз.
Потом она снова посмотрела в зеркало и подумала, что все это бессмысленно. Ей никогда не удастся выйти замуж. Левти сегодня выберет невесту и приведет ее к ним в дом. Дездемона будет жить попрежнему, перебирая свои четки и чувствуя себя еще старее, чем сейчас. Где-то завыла собака. Кто-то вдали споткнулся о вязанку хвороста и выругался. И моя бабка тихо заплакала, потому что всю оставшуюся жизнь ей предстояло пересчитывать беды, от которых она не могла избавиться…
А Люсиль Кафкалис в белой шляпе, украшенной стеклянными вишенками, мантилье, накинутой на обнаженные плечи, и в ярко-зеленом платье с глубоким декольте стояла меж тем на высоких каблуках, боясь пошевелиться, как ей было велено, на границе света и тьмы, когда с криками вбежала ее толстая матушка: «Идет! Идет! Он даже минуты не смог пробыть с Викторией наедине!»
Едва переступив порог дома Кафкалисов, Левти почувствовал запах уксуса.
«Мы вас оставим наедине. Познакомьтесь друг с другом», - приветствовал его отец Люсиль.
Родители вышли, а Левти, оставшись в сумрачной комнате, обернулся и… уронил корсет.
Дездемона не учла того факта, что ее брат тоже просматривал «Парижское белье». Более того, он регулярно занимался этим с двенадцати до четырнадцати лет, пока не обнаружил настоящее сокровище - десять фотографий, спрятанных в старом чемодане, на которых была изображена скучающая двадцатипятилетняя красотка с грушевидной фигурой, она принимала разные позы на подушках с кисточками в декорациях сераля. Когда он нашел их в кармашке для туалетных принадлежностей, у него возникло ощущение, что он потер лампу с джинном. Она выпорхнула наружу в облаке сверкающей пыли, абсолютно обнаженная, если не считать туфель из «Тысячи и одной ночи» и шарфа, повязанного вокруг талии. Она томно возлежала на тигровой шкуре, лаская ятаган, или сидела на доске для игры в трик - трак. Именно эти десять раскрашенных фотографий и пробудили интерес Левти к городу. Однако он всегда помнил своих первых возлюбленных из «Парижского белья». Он мог вызвать их образы в любой момент. И когда он увидел Викторию Паппас, стоявшую, как модель на странице восемь, он резко ощутил разницу между ней и своим мальчишеским идеалом. Он попробовал представить себя женатым на Виктории и живущим с ней вместе, но во всех возникавших картинах зияла пустота, так как в них отсутствовал образ той, кого он больше всего любил и лучше всех знал. Но когда он сбежал от Виктории Паппас, то увидел, что Люсиль Кафкалис столь же удручающе не дотягивает до изображения, опубликованного на странице двадцать два…
И вот тут-то все и произошло. Дездемона, заливаясь слезами, снимает корсет, складывает его и возвращает на место в сундук с приданым. После чего падает на кровать Левти, вздрагивая от рыданий. Подушка пахнет его лимонным лосьоном, и она, всхлипывая, вдыхает этот запах, пока не засыпает, захмелев от рыданий. Ей опять снится тот самый сон, который посещает ее в последнее время. В нем все так, как было раньше. Они с Левти снова дети, только со взрослыми телами. И лежат в родительской кровати. Тела их во сне переплетаются, что удивительно приятно, и простыня становится влажной… Тут Дездемона всегда просыпалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30