Охотник же в каком-то необъяснимом экстазе, сло
вно в лихорадке, поднимает ружье. Зачем? Мясо у глухаря весной жесткое и по
стное. Но эта благоразумная мысль пришла ко мне значительно позже. А сейч
ас я лежал ничком на колючем можжевельнике и дрожал от нетерпения.
Глухарь играл одну песню за другой. Мягко шаркая крыльями, пролетела глу
харка и села неподалеку на кривобокую, с перебитой макушкой сосну. И, слов
но почуяв ее, глухарь залился пуще прежнего. Он до того дошел, что потерял,
видимо, равновесие. Я услышал как затрещали сучья и, будто простыни на вет
ру, захлопали крылья. Опомнившись, глухарь опять взгромоздился на дерево
, чокнул три раза и замолчал, то ли почуяв опасность, то ли от стыда за свою о
плошность перед глухаркой. Прошло минут пять; глухарь молчал. Потом он на
чал точить Ц словно рашпилем по железу. Прошло еще десять минут; глухарь
молчал; а я все лежал и коченел от сырого, холодного тумана.
Всходило солнце. Его длинные тонкие лучи скользили по щербатым стволам с
осен, веером ложились на запыленную инеем землю. Одинокие кочки, убранны
е ярко-зеленым мхом, блестели, как стеклянные. В крохотных лужицах плавил
ся матовый ледок. Перелетая с места на место, звенели, пищали и дрались кро
хотные пичужки; пересвистывались лесные дрозды, неумолчно во всех конца
х болмотали тетерева, и где-то далеко в болоте гнусаво стонали журавли. То
лько молчал мой глухарь. Но вот и он подал голос Ц тихо, осторожно робко, а
потом начал сильно, резко, отрывисто и вдруг сразу же торопливо зачастил,
зашипел, зафыркал. Я дождался очередной песни и сломя голову бросился вп
еред. Я бежал напролом, не обращая ни на что внимания и ничего не помня. Ког
да я налетел на толстый ствол сосны и, обняв, прижался к нему, то почувство
вал, как горит исхлестанное ветками лицо, и понял, что на голове нет шапки.

Я выглянул из-за дерева. На полянке, в окружении молодых тонконогих сосен
, стояла старая ель. С одной ее стороны в густой хвое просвечивалось окно.
В этом окне я и увидел глухаря. Он, чокая, вытягивал вверх шею и слегка расп
ускал крылья. У меня перехватило дыхание. Я поднял ружье, попытался прице
литься и не смог: ель с глухарем внезапно куда-то исчезла, потом опять поя
вилась и опять пропала. Меня била лихорадка. Я опустил ружье, прижался к со
сне и стал спокойно наблюдать.
Глухарь играл песню за песней: вертелся на суку волчком и с каким-то метал
лическим скрежетом точил и точил, с шипением распускал хвост. Медленно п
однял я свою верную «тулку», прижал ствол к дереву и хладнокровно прицел
ился. Но выстрелить не успел…
На поляну выскочила Наденька. Глухарь смолк, вытянул шею и уставился на н
ее. Наденька стащила с плеча одностволку, вскинула на руку, и глухой протя
жный выстрел, словно на тяжелой расхлябанной телеге, покатился по лесу. Б
елый клуб порохового дыма на миг заслонил глухаря, а когда дым рассеялся,
его уже там не было.
Я ошеломленно смотрел на Наденьку, а в голове неуклюже, как у пьяного, воро
чались вязкие мысли.
Ц Что это все значит? Ц наконец выдавил я.
Ц Не позволю! Ц гневно ответила Наденька. Лицо у нее от возмущения покр
аснело, и на нем резко выделялся белый рваный шрам. Ц Не позволю!
Ц Зачем же вы тогда меня сюда тащили? Ц возмутился я.
Ц Чтоб проучить… Ц Она закинула за спину одностволку и расхлябанной п
оходкой, болтая руками, вызывающе прошла мимо меня.
Моя шапка плавала в луже. Я выудил ее оттуда и не надевая на голову, уныло п
отащился по болоту.
Где-то грустно и тоскливо плакала горлинка, нежно ворковал лесной голуб
ь, и неумолчно со всех сторон неслось ворчливое болмотанье косачей.
Наденька дожидалась меня на просеке. Она сидела на пне и наблюдала за мно
й. Когда я с ней поравнялся Наденька встала и пошла рядом.
Солнце уже поднялось над лесом и начинало припекать. Пахло гнилью, смоли
стой хвоей и талым снегом.
Ц Вы все еще сердитесь? Ц неожиданно спросила Наденька.
Я пожал плечами и ничего не ответил. Она тронула меня за руку и грудным, ти
хим голосом проговорила:
Ц Пожалуйста, не сердитесь. Он пел песню любви…
Больше мы не сказали ни слова. А когда опять вышли на вспаханное поле, Наде
нька вскинула ружье и озорно крикнула:
Ц Кидай шапку!
Я высоко в небо подбросил шапку. Наденька выстрелила и промахнулась.
Ц Эх ты, стрелок в юбке!
Она обиделась:
Ц А ты-то что, лучше?
Ц Да уж шапку-то как-нибудь…
Ц А ну, докажи, Ц подзадорила она.
Ц Кидай!
Наденька подбросила. И я доказал. Моя добротная, с кожаным верхом кубанка
упала дырявая, как шумовка.

Молодежь

Я до того обленился в Апалёве, что даже мух от себя не гоняю. Второй месяц н
а исходе Ц у меня ни строчки. Чистый лист на письменном столе пожелтел и с
морщился. День за днем бью баклуши, а по выражению Наденьки, «изучаю жизнь
». Она старается вовсю: таскает меня по полям, бригадам и каждый раз хваста
ется, что я сочинитель книг. Люди на меня смотрят по-разному, но больше с на
смешливым любопытством. Только, пожалуй, в глазах Наденьки я Ц фигура, в г
лазах остальных Ц нечто среднее между уполномоченным из района и колхо
зным лодырем Аркадием Молотковым. Даже Ирина Васильевна поглядывает по
дозрительно: она никак не может понять, как это человек нигде не работает,
а только пишет.
Моя попытка сблизиться с людьми не имела успеха Как-то мне вздумалось по
работать на уборке сена. Я разыскал в сарае вилы и пошел на заливной луг Ит
омли, где метали стога. Там работали одни женщины. Еще издали я заметил, ка
к они, бросив сгребать сено, следили за мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13