Девчонка отошла от табора и стояла неподалеку. Отошел и инженер, рассматривая за решетчатой оградой машины.
Правдея Федоровна достала из сумки яблоки, тугие, краснобокие, с глянцевым отливом, и принялась угощать. А чего не угощать на прошлогодние зубы, которые хорошо кусали только в воспоминаниях? Сеня и бабка Наталья отказались, яблоки даже с виду были неукусные. Отказалась и фельдшерица и принялась рыться в старой черной сумке с испорченным ездовым замком, застрявшим посреди хода. Склонясь над сумкой, фельдшерица вытянула ногу. Сеня смотрел на крепкую неодрябшую ногу с безобидным интересом: есть на ней чулок или нет? Чулки пошли под цвет кожи, не отличишь, а отличить зачем-то хотелось.
Ехали обратно, сумки были полупустые, с обвисшими боками. Что давалось в гостинцы или что покупалось, шло в легкую укладку. Только инженер вез большой и плоский фигурный предмет, замотанный в целлофан. "Крыло для "жигуля"", - еще при встрече догадался Сеня, по привычке всем интересоваться, спросил, много ли отдано за крыло. Отдано было много, Сенина прикидка осталась далеко внизу. "Все в порядке, - решил он. Никакого торможения". Он все угрюмей и терпеливей относился к загадке: если торможения нет и не предвидится, то куда же они взлетят?
Замараевская фельдшерица, елозя на Сениной картонке, вытянула из-под замка прозрачный пакет, а в пакете небольшой глиняный горшочек с землей и торчащим зеленым отростком. Бабы заинтересовались: что такое? Можно было и не спрашивать: комнатный цветок. Но из каких-то особых, сказала фельдшерица, живучих настолько, что хоть забудь о нем на полгода. Она выговорила и название, уж больно чужое, так что никто не решился переспросить. И рассказала то, чего Сеня не знал. Оказывается, на комнатные цветы в их краю нашел мор. Да, и на цветы тоже мор. Хиреют и мрут. Хоть заухаживайся, хоть глаз не спускай - никакого спасенья. Уж на что геранька терпеливый цветок, та самая геранька, без которой и солнышко не заглянет в окошко, а и на нее порча нашла. Не дает уж красного цветенья, корешок слабый, слизистый.
- А и правда! - громко подтвердила Правдея Федоровна. - То-то я все смотрю: что за казня на них, что за казня?! Правда, хворают цветы. Так это отчего? Это ежели у всех, должна быть серьезная причина.
- А у меня вроде ниче, - сказала бабка Наталья.- И геранька цвет дает. Вроде не жалобится.
- Где ты ее держишь? - Правдею Федоровну исключения не устраивали. По серьезной причине, а сейчас причины на все пошли только серьезные, цветы должны быть в опасности у всех.
- На подоконнике и держу, - отвечала бабка Наталья. - У меня подоконники широкие, я зимой подале от стекла отодвину.
Фельдшерица повторяла:
- У нас в деревне у всех, ну прямо у всех хозяек беда. А я не могу, когда окошки голые. Будто съезжать собрались. - Она подносила горшочек ко рту и ласково обдувала зеленце косолапого отростка. - Но уж этот-то, говорят, никакой заразе не поддастся.
Бабке Наталье сделалось неловко, что у всех геранька болеет, а у нее не болеет:
- Мои-то, что говорить, они вековушные, у них и цвет старуший... А этот-то, ежели незаразливый, до чего хорошо!..
И вдруг Сеню осенило: ведь все просто! Проще пареной репы. Он молодецки вскочил на ноги, напугав резким движением подходящую Лену, и начал с Правдеи Федоровны:
- У тебя в какой комнате цветы стоят?
- Во всех стоят.
- Где телевизор - стоят?
- Телевизорная у нас большая, на три окна.
- Ясно. - Теперь Сеня взялся за фельдшерицу: - А у вас, Александра Борисовна, под телевизором стоят?
- Они не под телевизором стоят. Они на подоконнике стоят, под солнышком.
- Телевизор на них влияет?
- Откуда я знаю?
Сеня перешел к бабке Наталье:
- А у тебя, бабка, телевизор влияет?
- Нет, - опять виновато отвечала бабка Наталья. - Не виляет. Он у меня не вилятельный.
- Нету, что ли?
- Нету, Сеня. Одна доживаю.
Подошел, привлеченный страстным Сениным голосом, инженер, прислушался. Сеня взглянул на него гоголем и начал разъяснения:
- Вот, Сергей Егорович, сделал открытие. - Взмахом руки в центр табора, как бы усаживающим, Сеня показал, что открытие тут, рядом. Благодаря вот этому ма-аленькому вашему цветочку сделал открытие. Я вообще-то раньше его сделал, но не придал значение, что это открытие. Я ведь тоже комнатный огородник, лимоны выращиваю. Лимоны у меня - о-го-го! Все знают. За крупность балдуины называются. Приезжему кому покажешь - не верит.
- У нас сват тоже ростит, - сказала Правдея Федоровна.
- Не знаю уж, как твой сват теперь ростит, если меры не принял, усомнился Сеня. - Не знаю. У меня, к примеру, полное процветание было до "перестройки". А завозилась она - кто мог подумать, что на лимоны повлияет! А только лимоны мои все хужей, все мельче. Уж не балдуины... так, хреновина какая-то, на перец смахивает. Потом и этого не стало. Завязь возьмется - и обгнила. Только завяжется - отпала. А у меня книжка, я по книжке провожу уход, у меня ошибок быть не может. Какие ошибки, если я пятнадцать лет с этим делом вожусь! - еще решительней отмел Сеня и придержал голос, принапряг для самого главного: - И только после, как выбросил я телевизор из дому!., я по другой причине его выбросил... А почему по другой? спохватился он. - Причина одна. Причина какая: что он преподносит. Я выбросил - такие номера он стал откидывать, что я... человек неконченый... возмутился!
- Возмутился! - слабо ахнула бабка Наталья.
- И выбросил! - продолжал Сеня. - Выбросил и живу, на лимоны не гляжу. Я уж на них рукой махнул. Похоронил, можно сказать. А потом как-то ненароком глядь: лимоны-то мои, лимоны-то! - оживают! Я глазам не поверил. Неделя прошла - еще лучше.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3