Воздушный шар болтался над бушующим океаном, то застревая в вялых, полных мокрого снега облаках, то с бешеной скоростью мчась в сторону сияющего огнями острова. Но как бы ни был стремителен полет шара, рядом с ним парил зеленый ангел с брезентовым лицом Стадника. Огромные крылья старшины без малейшего усилия рассекали горы облаков. Ангел был величественно грозен, только колючий взгляд неподвижных глаз напомнил о его земном происхождении.
Упоров боялся этого глаза и, чтобы не встречаться с ним, дергал за стропы с таким усердием, что почувствовал, как обжег ладони. Ангел приближался, с каждым витком сужая круги, и когда зэк в очередной раз потянул за стропу, она лопнула… Открылся бушующий океан.
Он стремительно падал вниз, а ударившись о макушку гигантской волны…, проснулся.
…Перед ним сидел Ираклий Церетели, примостившись на самом краешке нар.
– Кто-то с рогами приснился, да? Стонешь, ругаешься. Нервы не бережешь. Нервы умирают навсегда.
Вадим протер рукавом грязной рубахи глаза, спросил:
– Ты за делом, Ираклий?
Церетели кивнул. Всхлипывает на нижних нарах косоротый Ведров; ровно, чуть с присвистом, дышит даже во сне благостный отец Кирилл.
– Прежде ничему не удивляйся. Мой земляк, ну этот, Джугашвили, – сказано чисто по-грузински о плохом человеке: с некоторой забывчивостью, – скоро умрет…
– Сдохнет, – поправил его Упоров, уже с интересом поднялся на локтях, – об этом пишут в газетах. Ты пришел провести траурный митинг?
– Я пришел сказать – в тот день ты бежишь.
Упоров не смог справиться с ознобом, обхватил себя за плечи руками.
– Побегов будет два, – шептал ему в ухо Церетели. – Один поведет мой земляк Гога. Ты постарайся с ним не ходить.
– Почему?
– Во-первых, не шуми. Люди спят. Гога – хорошая душа. Жаль – безмозглая. С ним красиво ходить на смерть. В побег ходить не надо…
– Спасибо, Ираклий.
– Ты мне не чужой, Вадим. Я хочу тебе доброго.
Грузин спрыгнул с нар и растворился в барачном полумраке. Всегда скрипучие половицы вели себя тихо, словно они были с ним заодно.
В столовой напряженно стучали ложки. Изредка поверх стука возникал властный голос старшины:
– Шестая бригада отстает! Шурка, отдай Лариске пайку. Отдай, говорю, он еле ноги таскает. Я те дам «проиграл»! Ишь, разыгрались, дырявые!
Пахнет гнилым луком, затхлой овсянкой, сваренной в немытом котле. Похлебка иногда выплескивается на стол из чашки, но высыхает, и следа не остается. Вода… или, может быть, даже жиже.
– Говорят, на «семерке» вчера кобеля изловили, – отставив чашку, мечтательно вздыхает сморщенный, как сухой гриб, зэк.
– Кобель тот голодней тебя: одни мослы.
– Жарили?
– Так ведь не живьем его жрать.
– Жарили! – уже в утвердительной форме повторил зэк и почмокал со вкусом губами. – За один запах недельную баланду отдать могу. Нынче Шурик Чесаный выиграл у повара ведро очисток. Вдвоем съели. Должок за им был. Шо ты думаешь? Пузо полно, а сытости нету. Хоть бы крысу словить.
Упоров дохлебывал баланду, смел в ладонь крошки от пайки, осторожно высыпал в рот и глянул на сидевшего за другим столом зэка по фамилии Колос. Даже в нынешнем своем невзрачном состоянии бывший начальник спецчасти самого крупного на Украине оборонного предприятия выглядел мужественным красавцем.
Восемь лет он получил за изнасилование. Сын соратника легендарного Ковпака Игната Колоса мог рассчитывать на полную невиновность, если бы жертвой стала обычная или точнее – одна из обычных, прошедших через его кабинетную спальню, девиц. Он притащил ее с комсомольского актива, почувствовав сопротивление, с яростью ударил кулаком по переносице.
Оксана Ярошинская оказалась дочерью начальника управления НКВД… Единственная дочь генерала, а мама – дочь члена ЦК Украины. Очень серьезно… Непреодолимо серьезно!
Ковпак прикинул и защищать насильника не счел нужным.
– Хай, як у си! – сказал партизанский вожак, стоя у высокого окна кабинета. – Колы он – настоящий чекист, выдюжит, тогда подмогнем.
– Як скажете, батька, – вытянулся Игнат Колос, собирая со стола фотографии красавца сына.
Первое время на Колыме Михаил Колос был под опекой начальника оперчасти Андрощука. В нарушение всех правил он кормил собак на собачьем питомнике, торопливо вычерпывая из котла ладошкой собачью еду. Его сгубила красота. Супруга Андрощука Изабелла Мефодьевна не устояла. Ей с детства морочили голову герои оперетт, а здесь вот он – несчастный! Любовь повлекла ее в темный закуток собачьего питомника. Там их и прихватил с поличным начальник оперативной части.
Андрощук бил грешную супругу рукояткой табельного оружия, однако не посмел выпустить из него пулю в высокий потный лоб сына соратника легендарного Ковпака. Боялся, что когда-нибудь… всякое может случиться.
– Как чекист бывшему чекисту дарю тебе жизнь, – сказал он, отдышавшись. Откроешь рот – заберу подарок обратно.
Колос поддернул штаны и упал перед ним на колени. Мрачный Андрощук, сунув в карман панталоны супруги, ушел, не обернувшись на бывшего чекиста. Он был добрым человеком, но не любил, когда с его женой спит кто-то посторонний…
В зоне, на общем режиме Клосу стало невыносимо тяжело. Он лазил по помойкам с одним желанием: бросить в требовательный желудок корку хлеба. Хорошо все понимающий и зорко видящий Руслан Чащаев все подметил и предложил страдающему человеку постоянную связь.
– Я тебя люблю, – сказал, прижав Колоса в сушилке, страстный Руслан. – Никто не узнает. Давай попробуем. Белый хлеб будешь кушать…
У Колоса хватило сил для сопротивления, но с каждым днем голод все настойчивей гнул его волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150