– Дело не в названии. Привлекательна сама идея: ориентир, зажечь маяк. Райком партии как отнесся?
– Положительно. Поддержал полностью.
– Да нет. Конечно же, это интересно, братцы! Привыкли работать с оглядкой, а Владимир Ильич не уставал повторять слова о творческой инициативе масс.
На пороге кабинета без стука появился адъютант, держа ладонь у блестящего козырька фуражки, доложил:
– Машина подана!
Инспектор бодро зашагал к вешалке, а оказавшись на крыльце, с наслаждением втянул в себя пахнущий тающими помойками воздух:
– Это же не воздух – колымский бальзам! Завидую вам, ребята!
– Место начальника лагеря вас устроит? – шутливо спросил Дочкин.
– Хи! – полковник изобразил на лице грусть. – Кто меня отпустит? Работы невпроворот, хотя и зовет Колыма – матушка, но долг есть долг…
– Я вас понимаю, Петр Мокеевич, – сочувственно кивнул начальник управления. Холодные глаза его говорили совершенно о другом.
В рабочей зоне к остановившемуся «ЗИМу» подскочил капитан Серякин:
– Группа охраны, товарищ полковник!
– Лишнее, капитан, – Дочкин подумал и сказал: – Значит так, вы – с нами. Солдаты – в машине. И побыстрей найдите бригадира.
Упоров появился вскорости. Остановился метрах в пяти, вытер ветошью ладони, – ветошь положил в карман.
– Подойдите! – приказал Губарь. – Вот тог самый бригадир, Петр Мокеевич.
Петр Мокеевич внимательно посмотрел в успевшее загореть лицо зэка и осторожно, словно тот сидел в клетке, протянул руку:
– Ну, здравствуй, Вадим Сергеевич!
– Здравствуйте, гражданин начальник!
Сквозь розовый атлас кожи Упоров почувствовал легкую дрожь в пухлой ладони полковника, нарочно придержал ее, чтобы продлить самодеятельную муку гражданина начальника.
Руку инспектор все-таки освободил, тут же прижав ее к сердцу, попросил валидол:
– Мотор пошаливает.
Положил под язык протянутую адъютантом таблетку и сказал:
– Вот она, чекистская доля. Это и ваше будущее, товарищи.
Прием был давнишний, проверенный, действовал безотказно.
– Может, вернемся, Петр Мокеевич?
– Боже избави! Мы приехали работать, и пусть этот приятный молодой человек познакомит нас с деятельностью бригады.
– Пойдемте! – вдруг решительно сказал Упоров. – Видите – полигон? Через три дня начинаем мыть. Вскрыли в прошлом году. Возьмем где-то около двадцати килограммов золота.
– Верхний полигон, мне сказали, богаче?
– Богаче, гражданин начальник, – согласился зэк. – Но куда девать низ? Он кончит нижний блок.
– Надеюсь, вы рассчитываете не на глазок?
– Согласовано с геолого-маркшейдерский службой. Не самовольничаем.
Инспектор не преминул указать:
– Самовольство – дорога к преступлению. Согласованная инициатива – вот что необходимо людям, сознательно вставшим на путь исправления. Когда будет готов второй прибор?
– Завтра к вечеру, гражданин начальник.
Зяма Калаянов отбросил с потного лица защитный щиток и спросил у московского инспектора:
– Чем интересуетесь, гражданин начальник?
Петр Мокеевич оглядел свиту, весело ответил:
– Вами, дорогой товарищ. Не знаю уж, как вас зовут.
Зэк вытер о брезент штанов руку, но, поймав свирепый взгляд капитана Серякина, открыл в улыбке золотые зубы, а руку спрятал за спину:
– Очень приятно! Член передовой бригады Зяма Калаянов. У вас, случаем, закурить, чего доброго, не найдется?
Проходящий мимо Гнатюк опустил защитный щиток, и Зяма к своей просьбе больше не возвращался.
Желтое пламя резака шаркнуло по намеченному мелом контуру, металл закипел тягучей малиновой пеной с черной пустотой посередине.
– Он будет наказан, – коротко ответил бригадир на вопросительный взгляд полковника Губаря.
– Даже так! – инспектор, по-видимому, был доволен решительностью бригадира, но для порядка заступился за Зяму. – Мне кажется – можно обойтись замечанием на первый раз.
– Бугор! – высунулся из кабины бульдозера Гарик Кламбоцкий. – Соляра кончается. Шевели рогом, начальник!
– Знакомое лицо, – произнес задумчиво инспектор. – Он случайно не работал в аппарате ЦК?
– Нет! – не сдержавшись, прыснул Дочкин. – Он работал в цирке. Знаменитая труппа «Летающие звезды». Отбывает наказание за ограбление банка.
Все было именно так. Начальник управления мог добавить и некоторые подробности суда над неудавшимся «медвежатником», когда в последнем слове старик развел руками, произнеся одну фразу:
– Номер не удался…
И сел на скамью, показав прокурору язык через щель от потерянных на допросах зубов.
Сейчас язык прикрывал ту же щель, смиряя свист в словах, а бывший артист явно желал быть узнанным.
– Что с солярой? – встревоженно спросил Губарь.
– Все в порядке, гражданин начальник. Просто вольничать не даем. Пусть знают – соляры в обрез.
– И пусть не позволяет себе подобных выкриков, – инспектор был явно смущен своим промахом. – Что это значит – «шевели рогом, начальник»? Вы с ним построже!
У Упорова свело челюсти, но Вадим нашел в себе силы, чтобы не сдерзить, при этом глаза у бригадира стали какими-то отсутствующими, словно он смотрел в себя.
– Простите, гражданин начальник, но, как я понимаю, заключенный Кламбоцкий не папиросы у вас просил. Заключенный Кламбоцкий болеет за судьбу государственного плана…
– Прекратите, Упоров, – остановил зэка полковник Дочкин.
– Постойте! Постойте! – Петр Мокеевич обнял Дочкина за плечи. – Пусть продолжает. Вот сейчас я вижу воочию – все происходящее не спектакль, а живое дело. Понимаете, товарищи, – живое! Заключенный болеет за план государства. Он себя не отделяет от общих забот страны.
«Сука скользкая!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150