2. Закрыть все психиатрические клиники и лечебницы.
3. Людей, ранее считавшихся безумными, распустить с почестями.
4. Лечебницы сдать под школы.
В случае, если это не будет выполнено, союз предпримет необходимое. В
случае выполнения, Союз больше ничего не требует от человечества и
прекращает всякие контакты впредь до лучших времен."

Весь следующий день профессор по радио и телевидению, а также в
личных беседах убеждал мир пойти на уступку, уговаривал и умолял, рисовал
жуткие картины и радужные перспективы. Он принял множество корреспондентов
и некорреспондентов. Но... увы! Он ничего не мог доказать. Океанариум
опустел, исчез куда-то и служитель с электродом. Конечно, люди не верили,
смеялись и улюлюкали. Как можно выпустить безумных в наш и без того
безумный мир, как можно не пить научным работникам.
Кто-то подал мысль, что это он все выдумал, чтобы скрыть бессилие, он
обманул надежды, люди так уповали, а он... И еще кто-то подал еще более
безумную идею, что профессор сам безумен. На том и порешили, и упрятали
самого великого профессора ихтиолога-лингвиста в психиатрическую
лечебницу.
Мир остальные два дня успокаивался, а потом она разразилась -
катастрофа.

Сейчас опять будут делать эти проклятые уколы. Доктор, заклинаю вас!
От них развивается... только в руку... что? Боже! Неужели я победил?! Мне
будут делать инсулин, чтобы есть и спать. Не хочу спать! Жизнь без сна! А,
мол, тайна. Моя. Колите, доктор, и будьте снисходительны, я любил вас.
Больно. Больно же.
Ах, какое неприятное состояние. Лечение то же мне! Съедают в крови
сахар. Мало его вам что ли на стороне! Мы вон и у кубы покупаем, потому
что если не купить, то кто же купит? Но зачем же вам мой кровный сахар? А?
Зачем его сжирать? Какие вы все-таки ненасытные! У меня там тельца белые и
красные, а каково им без сахара? Никаково! Умрут они без сахара, тельца,
ни за грош пропадут. И все этот тростник. И свекла, свекла! Боже, как
хочется есть. Есть, дайте есть! Вон он, кубинский сахар. Двадцать кусков и
все бесплатно. Спасибо вам, далекие кубинские друзья! Да здравствует и из
свеклы! Сахар, много сахару и вообще изобилие продуктов. Это хорошо, но я
все изобилие съел, надо попросить родственников. Пусть еще принесут.
Пашка, паразит, в командировке, пьет. Ничего, так ко мне не ходит, - так
привезут, паразита, сюда, в отделение с диагнозом - хронический
алкоголизм. Тут и встретимся, тут и поговорим по душам. Говорят, у меня
был шок. И доктор говорит, а раз он говорит - значит неправда. Не было
шока, ничего не было.
Как вы можете тут читать? Тут думать надо, а не читать. Читать надо в
трамвае и в метро. Но там толкуют, там везде толкуют. Тогда ладно,
читайте, бог с вами. Я вот не буду читать, я вот выйду, сяду в метро и
пусть толкают, и все прочту, в метро. Не знаете? Все-таки вы очень глупый!
Ятаган - его кинешь, а он к тебе возвращается. Поняли!
- Знаете как поп попадью извел?
- Да подите вы со своим попом! У меня вот вену сестра пятый день
ищет, а он - "поп да поп".
Безумству храбрых поем мы песню. А просто безумству - нет. Почему?
Например такую:

"Ничего не знаю,
ничего не вижу,
ничего никому не скажу,
га-га-га-га."

Нет! Это один свидетель в протоколе так написал, а его на 15 суток за
политическое хулиганство.
Какого-то человека привезли к чуме. Говорят, профессор, и про
дельфинов гадости гадости рассказывает. Все ржут. Сволочи. Нельзя, больной
все-таки человек. Надо поговорить.
- Вы профессор?
- Да, я - ихтиолог-лингвист.
- Ничего, это пройдет. Поколют вас и пройдет.
- Мир на грани катастрофы.
- Это вам тогда надо с начальником Вселенной, что-ли поговорить.
- Да поймите вы! Дельфины выше нас по разуму, они сделают что-то
ужасное, даже нельзя предположить что! О, боже!
Нет, надо поговорить с главврачом. Пусть действительно поколют.
Больной все-таки человек. Челюсть вставная. Говорит про какие-то
электроды. Надо взять шефство, а то заколют. Психи проклятые. Хлюпики и
чавчики, а ему и чавкать нечем. К тому же надо полечить его антабусом -
пахнет. Пойду к доктору.
Знаете, один человек нашел в справочнике свою фамилию. Она довольно
редкая. И вот эта фамилия убила какого-то князя и предана анафеме на
двенадцать поколений. Он - человек этот - как раз двенадцатый. Застрелился
он. Высчитал и застрелился. А потом родственники узнали, что та фамилия
через "е", а самоубийцы - через "я". Ошибка вышла. На ошибках учатся.
Нельзя же стреляться из-за князей. За женщин - можно, и за судьбы мира, а
за князей - глупо как-то за них. Уж лучше... нет, все то же самое. Да! Еще
бы! Он был не двенадцатый, а тринадцатый. Как жаль. Ни за что погиб
человек. Как много все-таки в мире несправедливости.
Человек со вставной челюстью молол какую-то совсем уж чушь. Его,
наверное, переведут вниз, к буйным. Жаль! Попрошу врачей о снисхождении.
Все-таки он меня любил. Иначе почему не отпускает от себя? Попрошу. У нас
антисемит есть. Не явный, но про себя. Но я видел, как он смотрел на Мишку
Нехамкина сзади. Такой взгляд... гестаповец бы позавидовал такому взгляду.
Слава богу! Я ошибся. Просто Мишка помочился на него ночью. Он и
смотрел. Еще бы, посмотришь тут. А мишка тоже. Разве так поступают
интеллигентные люди. Мочиться на живого человека, да еще больного.
Ай-яй-яй. А еще член-корреспондент какого-то журнала.
Все бегут к окнам и что-то кричат. Что они кричат? Ведь тихий час
сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9