. Опекун настойчиво внушал своей малолетней возлюбленной, склоняя её к сексу: “Никаких больше гулянок! Ты будешь жить (поди сюда мой загорелый розан…) с тридцатью девятью другими дурочками в грязном дортуаре (нет, пожалуйста, позволь мне…), под надзором уродливых ведьм. Не находишь ли ты, что при данных обстоятельствах, Долорес должна оставаться верной своему старому папану?”
Как бы то ни было, девиантный семейный союз пока сохранялся, причём Г. Г. слепо не замечал невротического развития Лолиты и считал себя вполне счастливым человеком: “странник, обладающий нимфеткой, очарованный и порабощённый ею, находится как бы за пределом счастья! Ибо нет на земле второго такого блаженства, как блаженство нежить нимфетку. Оно вне конкурса, это блаженство, оно принадлежит к другому классу, к другому порядку чувств. Да, мы ссорились, да, она чинила мне всякие препятствия, но, не взирая на её гримасы, не взирая на грубость жизни, опасность, ужасную безнадёжность, я всё-таки жил на самой глубине избранного мною рая – рая, небеса которого рдели как адское пламя, – но всё-таки рая”.
Г. Г. даже умудрялся строить фантастические кровосмесительно-педофильные планы на необозримое будущее: “я переходил в течение одного дня от одного полюса сумасшествия к другому – от мысли, что через несколько лет мне придётся тем или иным способом отделаться от трудного подростка, чьё волшебное нимфетство к этому времени испарится, – к мысли, что при некотором прилежании и везении мне, может быть, удастся в недалёком будущем заставить её произвести изящную нимфетку с моей кровью в жилах, Лолиту Вторую, которой было бы восемь или девять лет в 1960-ом году…”.
Между тем, если бы бедный Г. Г. мог предвидеть самое ближайшее будущее, он сказал бы словами Арсения Тарковского о своей слепоте накануне катастрофы:
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Г. Г. начал, было, подозревать что-то неладное. Его встревожили вести о неведомо откуда всплывшем Клэре Куильти, давнем знакомом Лолиты. Она подняла ревнивца на смех: « “Что?”, возразила Лолита, напряжённо гримасничая; “Ты меня, верно, путаешь с какой-нибудь другой лёгкой на передок штучкой”».
Началась фантасмагория ухода от преследования какого-то странного автомобиля, поведение Лолиты стало вконец строптивым и, вот свершилось худшее для Г. Г.: её похитили. Это произошло, когда оба свалились с тяжёлым гриппом – сначала она, и её пришлось уложить в больницу, а потом и он. Когда герой романа оклемался от болезни, оказалось, что некто (оставшийся для бедного Гумберта инкогнито), будучи в сговоре с Лолитой, выдал себя за её дядю и увёз из больницы.
Впоследствии, отметая упрёки Г. Г. в том, что она его предала, Лолита приписывала заговору, приведшему к её побегу, шутливый характер. Но их разлад был далеко не шуточным. С её губ непрестанно срывались выражения: “Грубый скот!”, “Ты просто отвратительно туп!” и т. д. Бедный “папочка” лепетал заискивающие, глуповатые, жалкие и беспомощные фразы, резавшие слух его строптивой падчерицы: “Ах, прости меня, моя душка – моя ультрафиолетовая (проще говоря, загорелая – М. Б.) душка! ”.
Хорошо подготовленный побег Лолиты был не столько предательством, сколько проявлением реакции эмансипации. Психиатр Андрей Личко, знаток подростковой психологии, пишет: “…эта реакция проявляется стремлением освободиться из-под опеки, контроля, покровительства старших – родных, воспитателей, наставников, старшего поколения вообще. Реакция может распространяться на установленные старшими порядки, правила, законы, стандарты их поведения и духовные ценности. Потребность высвободиться связана с борьбой за самостоятельность, за самоутверждение личности”.
План побега Лолиты был изначально ущербным. Освобождение от одного педофила с помощью другого грозило тем, что девочка попадёт из огня в полымя. Так оно и получилось.
Обманутый Гумберт бросился в погоню за беглянкой и за своим самозваным “братцем”, заранее приговорённым им к смертной казни. Напряжённые поиски в течение трёх лет оказались бесплодными. Не помог даже нанятый частный детектив. Своё горькое раскаянье и упрёки, адресованные “нимфетке”, Г. Г. высказал в печальных стихах:
… – bien fol est qui s’y fie! <…>
Lolita, qu’ai-je fait de ta vie?
(… – безумен тот, кто поверил ей!
Лолита, что сделал я с жизнью твоей?).
Очень нескоро пришло письмо от падчерицы с просьбой о материальной помощи. Г. Г. наконец-то заполучил её координаты, попутно узнав о замужестве беглянки.
Лолита, представшая перед ним, “была откровенно и неимоверно брюхата. Любопытно: хотя в сущности её красота увяла, мне стало ясно только теперь – в этот безнадёжно поздний час жизненного дня – как она похожа – как всегда была похожа – на рыжеватую Венеру Боттичелли – то же мягкий нос, та же дымчатая прелесть. <…> “Дик, это мой папа!” крикнула Долли звонким, напряжённым голосом, показавшимся мне совершенно диким, и новым, и радостным, и старым и грустным, ибо молодой человек, ветеран войны, был совершенно глух. Морского цвета глаза, чёрный ёжик, румяные щёки, небритый подбородок”.
Билл, общий друг молодых супругов, оказался одноруким калекой; тем не менее, хвастая тем, как ловко владеет единственной рукой, он открыл банку пива, но при этом порезался, так что Лолите пришлось его врачевать.
Когда бывшие любовники вновь остались одни, Г. Г. узнал, наконец, имя похитителя своей Лолиты; им оказался драматург Клэр Куильти.
“
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168