Кто это тебе промыл мозги насчет Нельсона? Отец потупился.— Ну?— Ко мне на студии подходил один человек из органов, — смущенно начал он. — Он сказал, что твое поведение порочит высокое звание советского человека.И что, если ваши отношения будут продолжаться, меня вызовут для разговора в партком. Ты знаешь, что это значит? Моя фамилия попадет в черный список. Меня просто не будут снимать, и я останусь без работы. Ты же знаешь, какие сейчас времена…— Не знаю, — мрачно буркнула Катя.А времена были тревожные. С высокой трибуны Генеральный секретарь Андропов декларировал всемерное усиление трудовой дисциплины. Милиция в штатском и дружинники прочесывали кинотеатры, парикмахерские и бани и вылавливали злостных прогульщиков. Многие с нетерпением ждали, когда возобновится старая добрая традиция расстреливать людей за пятиминутное опоздание на работу. Органы осмелели и стали яростно вытравлять из сознания отдельных граждан малейшие признаки диссидентства. На этом фоне связь с иностранцем, даже курсантом военной школы, даже из дружественной Союзу страны, казалась слишком вызывающей.— Вы должны расстаться, — решительно произнес отец. — Так будет лучше и для него и для тебя.— Нет, — ответила Катя решительным и твердым голосом. — Нет! — И добавила чуть тише:— У нас будет ребенок.— Ты с ума сошла? — бушевала мать по телефону. — Не хватало мне стать бабушкой маленького негритенка! Представляю ехидные вопросы журналистов об интернациональной дружбе! Сделай аборт и выкинь все из головы.— Черта с два! — не своим голосом крикнула Катя и швырнула телефон.Трубка печально запищала тревожными гудками.— Ты видишь, все против вас! — констатировал отец. — Послушай мать. Она же не чужая тебе.Катя сверкнула глазами и с размаху ткнула пальцем себе в живот.— Вот кто мне не чужой! Только он! А вы все мне чужие! Слышите? Все! — Она выбежала из комнаты, глотая слезы от обиды.Мачеха поддержала отца, хотя Катя давно отучила ее лезть в свои дела.— Соседи на нас показывают пальцем, пересуды во дворе, глаза некуда спрятать. Все только и говорят про тебя и про Нельсона. Ты же понимаешь, что всем делаешь плохо, даже себе!— Ах так! — крикнула Катя не своим голосом. — Тогда пусть будет теперь плохо только мне! Считайте, что вы меня вообще не знаете!Она молча собрала вещи и вызвала такси по телефону. С семьей она даже не попрощалась. Она действительно считала их чужими для себя. и своего будущего ребенка.Нельсон стоял на пороге комнаты, смущенно переминаясь с ноги на ногу.Он был похож на провинившегося школьника, двухметрового школьника с борцовским разворотом плеч. Катя сидела в продавленном кресле — обрюзгшая, с отечным порыжевшим лицом, безобразно расползшаяся, безразличная ко всему окружающему.— Мне не разрешают жениться, — виновато произнес Нельсон. — Я подал рапорт с просьбой о браке, а мне сказали, что послали сюда учиться летать, а не учиться делать детей.Катя только бессильно закрыла глаза, чтобы предательски набухшие под веками слезы не вырвались на свободу. Еще одно препятствие, еще один удар…Удар в самое больное место.Нельсон опустился на пол подле ее ног. Катя тронула ладонью его жесткие как проволока, курчавые волосы.— Ничего, — сказала она, — ничего. Мы будем так как-нибудь…— Может, мне остаться после окончания училища здесь? — растерянно предложил Нельсон. — Попросить гражданство в Советском Союзе?Катя представила, что значит быть белой женой черного человека в нашей стране. Это значит навсегда остаться диковинной птичкой в местном курятнике, быть женой черного эмигранта, которому не доверяют свои и которого опасаются чужие. В этом нет ничего хорошего. Это будет в первую очередь нестерпимо для самого Нельсона, он такой гордый и самолюбивый. И для их ребенка, который, скорее всего, родится черным. Быть всю жизнь белой вороной среди черных собратьев — ох как тяжело!— Ничего, — утешающе шепнула Катя одними губами. — Как-нибудь все уладится.Лишь теперь она по-настоящему испугалась за себя, свое будущее, за будущее ребенка. На долю секунды она даже пожалела, что не сделала аборт.Пятнадцать минут мучений, зато потом — беззаботная жизнь.Она судорожно обняла Нельсона и прижалась к его груди, вдыхая спасительный аромат его кожи. От него пахло не так, как от белых мужчин, совсем по-другому, точно от чистого благородного зверя. Раньше ей не нравился этот запах, а теперь почему-то от него становилось легче.Она вновь устало закрыла глаза. Может быть, и она и ребенок умрут при родах. Так будет лучше для всех. Для отца — потому что КГБ наконец отстанет от него, для Тани — потому что она наконец освободится и от нее, Кати, и от своей непреходящей вины перед нею, для матери — потому что наконец-то ее позор безвозвратно исчезнет. И для Нельсона так тоже будет лучше. Он уедет в свою страну и станет там генералом.А особенно это будет хорошо для нее. Кати. Ее мучения раз и навсегда закончатся, и она растворится в снежно-белом, без боли и печали небытии.— Я напишу отцу, — пообещал Нельсон, целуя ее. Он без объяснений, точно преданный пес, всегда угадывал, когда ей тяжело. — Может, он даст нам разрешение на брак. Премьер-министр — его близкий друг.Но Катя уже никому не верила. Она с затаенной надеждой ждала конца. Она верила, что конец непременно будет и непременно трагический.Она проснулась среди ночи оттого, что ее затошнило. Противно и тянуще заболел живот. Она перевернулась на другой бок, но омерзительная боль все не отпускала ее. Нельсон спал, дыша ровно и глубоко, будить его не хотелось.Эта боль, она такая странная… Она не похожа ни на что!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138