Таран иссяк. Ритмолидер грохнул последний раз и умолк. Дружно и облегченно вздохнули «галерники». Одновременно потеряли сознание «разгонщики». Санитары толпой бросились превращать кресла в носилки и в реанимацию потянулась длинная череда белых халатов.
Звезды померкли, поблекли краски, оба теонавта низверглись с вершины мироздания обратно, в сумрачную атмосферу ничтожной пылинки, болтающейся вокруг ничем не приметного уголька на закоулках ничем не заурядной галактики.
Полгода они провалялись в глубокой коме, еще год медленно приходили в себя, а «разгонщики», получив в свои руки часть божественного всезнания, передрались, испарили пол-Америки, своротили с орбиты десяток спутников, раскололи Луну и в конце концов бесславно сгинули в последней схватке где-то за поясом астероидов.
На Земле наступил золотой век.
Те, кто соприкоснулись с Богом ТАК близко, просто не могли сделать что-то во вред.
Однако два полубога на одну маленькую планетку – это слишком.
Они не стали друзьями – невозможно дружить с тем, кто ТОЖЕ побывал ТАМ.
Их пути разошлись. Один стал ученым и экспериментатором, и под его руководством на высокой орбите был построен «Большой Таран»… при попытке запустить который погибли все, прямо или косвенно с ним связанные.
Человек не мог просто так соприкоснуться с Богом – и остаться при этом человеком.
Разочаровавшись, он вернулся на Землю и стал развивать науку… но было очень обидно исследовать то, о чем легче было просто спросить. В течении нескольких лет люди почти утратили любопытство.
Второй стал священником. За один год все церкви и религии пришли к консенсусу, некоторых, пришлось, правда немного подтолкнуть… но это нюансы. В его учении не было ничего нового… но он был Богом! Каждый мог ощутить тепло и покой, исходящие от него, и все остальные проблемы сразу теряли важность и смысл, тем более что их мгновенно и успешно решал первый теонавт.
Единственным условием присоединения к Богу было отсутствие грехов – на момент воссоединения, и люди каялись, каялись, каялись… и обретали блаженство.
Все очень просто, правда?
– Ваше святейшество! Вы не могли бы подробнее осветить общую суть и идею покаяния?
– Ну разумеется… – теплая улыбка. «Ну вот, опять… ну как объяснить ребенку краткую суть „Войны и мира“?»
– Как вы, конечно же, знаете, современная концепция Бога предполагает, что состоит он из миллиардов слитых воедино разумов, возникших как на Земле, так, возможно, и на иных планетах. Кроме того, он является первоисточником Вселенной и разума в ней, а также их непосредственным следствием и порождением. Теперешний настрой этого конгломерата – добродушно-изучающий, с превалирующим самосозерцанием, и, дабы сохранить его, система имеет встроенный фильтр, не допускающий привнесение извне злобы, неудовлетворенности и прочих неприятностей. Собственно, этим я уже ответил на ваш вопрос. Покаяние – это часть фильтра.
– И все же простите, Ваше святейшество, но у многих просто не умещается в голове, как это, человек, совершивший, например, убийство, сможет с помощью слов очиститься настолько, чтобы вместе с жертвой воссоединиться разумом с Богом?
– Убийство… ну судите сами, станете ли вы сурово карать малыша из песочницы за то, что он случайно толкнул такого же ребенка? Подозреваю, что максимум – вы не купите ему мороженое. Я вижу на ваших лицах недоверчивую улыбку, граничащую с возмущением, но поверьте – по сравнению с тем, что я видел там, наверху, мы – даже не малыши в песочнице. Нас можно сравнить разве что с клетками живого организма, и с этой точки зрения самоубийство – штука намного более опасная, ибо в таком случае человек пытается привнести в Бога свои внутренние противоречия, и там, многократно усиленные, они могут вызвать нечто непредсказуемое. А если одна клетка случайно повредит другую – то скажите ей «больше так не делай» – и этого будет вполне достаточно.
– Насколько я понял, сказать это должно лицо, принимающее покаяние?
– Не принимающее! Помогающее, и только помогающее! Священник – не более, чем помощник в этом тонком и часто болезненном процессе, а каяться человек может и должен даже не перед Богом, а только перед самим собой.
– Таким образом, умелый священник может помочь раскаяться даже в еще не совершенном грехе?
– Да, теоретически такая возможность существует. Но мне ни разу не довелось даже слышать о чем-то подобном.
– Между прочим, пока кое-кто из нас раздает интервью, другой кое-кто умирает.
– Брось, ты прекрасно знаешь, что в можешь прекратить этот балаган в любой момент.
Полубоги рассмеялись – сухо и коротко, и шокированные секретари, сиделки, медсестры, врачи, корреспонденты ощутили внезапно непреодолимое желание выйти.
– Хорошо хоть, что они не перенесли нас сюда по воздуху… – сказал кто-то из них, оказавшись на площади.
– Ну так что, старый богохульник, – Его Преосвященство сжег несколько спрятанных в стены микрофонов – просто так, на всякий случай
– и сел рядом с постелью. – Тяга к Божественному все-таки превысила чувство долга?
Пресловутое чувство долга было главным критерием, по которому именно их отобрали ТОГДА для «аризонской молитвы». Люди с небольшим индексом долга просто не захотели бы возвращаться.
– Привет, привет, старый святоша… – отозвался умирающий. – Я просто нашел лазейку в фильтре, о котором ты в сотый раз рассказывал пять минут назад этим мусорщикам. Я не могу сознательно покончить самоубийством – но дать себе умереть – это ведь не грех, правда?
– Ну… в принципе я мог бы убедить тебя в обратном.
1 2 3 4