Рукой, на которой проступали набухшие вены, она прижимала к глазам влажный носовой платок. Она выглядела такой же блеклой, как и мебель – невыразительные глаза, впалые щеки. Очертаниями головы и тела она напоминала Джо Мерфи, отца Рут. Келексел вдруг подумал, что неужели и Рут когда-нибудь станет такой? Конечно же, нет! Глаза женщины смотрели из темных впадин под тонкими бровями.
Перед ней, спиной к камере репродьюсера, стоял какой-то человек.
– Знаешь, Клоди, – произнес он, – бессмысленно…
– Я просто не могу заставить себя вспомнить, – сказала женщина, всхлипывая.
Келексел сглотнул. Его тело, похоже, начинало проникаться эмоциями этих созданий. Это было жуткое ощущение – отталкивающее и одновременно притягивающее. Чувствительная паутина репродьюсера передавала чувства, пресыщенные жизнью и удовольствиями, этой женщины. Вызывающие удушье и тошноту.
– Помню один случай на ферме поблизости от Мариона, – сказала женщина.
– Джо тогда было около трех лет. Мы сидели на крыльце после вечерни, дожидаясь ужина. Па громко спросил у него, как это он смог пройти двенадцать акров до ручья.
– Он всегда удивлялся этому.
– И Джо ответил, что прошел их с крайней осторожностью.
– Та чертова уборная во дворе, – проворчал Грант.
– Помнишь узкие доски, которые они бросили на грязь? На Джо тогда еще был надет тот белый костюм, который Ма пошила для него.
– Клоди, какой смысл во всех этих воспоминаниях…
– Ты помнишь ту ночь?
– Клоди, это было так давно.
– Я помню ее. Джо просил всех, чтобы кто-нибудь сходил с ним и помог пройти по тем доскам, но Па сказал ему, чтобы он шел один. Чего он боялся?
– Собак, Клоди, ты временами становишься такой же, как Па.
– Я помню, как Джо вышел на улицу один – маленькое белое пятно в темноте. А потом Па завопил: «Джо! Берегись, сзади тебя страшный ниггер!»
– И Джо побежал! – сказал Грант. – Я помню это.
– И он поскользнулся и упал прямо в грязь.
– Вернулся он весь грязный, – произнес Грант. – Я помню это. – Он захихикал.
– И когда Па обнаружил, что он написал в штаны, он взял ремень для правки бритв. – Ее голос смягчился. – Джо был таким милым малышом.
– А Па был крутым парнем, это уж точно!
– Странные вещи ты порою вспоминаешь, – заметила женщина.
Грант подошел к окну и отодвинул каштановую занавеску. Повернувшись, он показал свое лицо – то же самое строение кости, что и у Рут, но плоть помассивнее. По лбу тянулась резкая складка – там, где он носил шляпу; а ниже лицо было темным, хотя часть лба – совершенно белым. Его глаза, казалось, скрывались в темных провалах. На руке, отдернувшей занавеску, темнели вены.
– Вот уж действительно сухие места, – сказал он. – Ничего даже отдаленно похожего на зелень.
– Интересно, почему он это сделал? – спросила Клоди.
Грант пожал плечами.
– Он был странным мальчиком, Джо.
– Ты только себя послушай, – проворчала женщина. – Был странным мальчиком. Ты что, говоришь о нем уже, как о покойнике!
– Я думаю, что так оно и есть, Клоди. Он точно мертвец. – Грант покачал головой. – Его либо казнят, либо поместят в лечебницу. Что, по-моему, одно и тоже.
– Я слышала, ты много болтал о том, что происходило, когда мы были детьми, – сказала женщина. – Ты думаешь, было тогда в нашей жизни что-то, что заставило его совершить… это?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, то, как Па обращался с ним.
Грант нашел торчащую из занавески ниточку. Он оторвал ее и обмотал вокруг пальца. Чувствительная паутина передала ощущение сдерживаемого долгое время гнева (Келексел спросил себя, почему Рут показывает ему эту сцену. Он понимал, что, видя ее, она испытывает боль, но почему она обвиняет его или же разгневана на него за это?).
– В тот раз мы поехали на деревенскую ярмарку послушать темнокожих певцов, – продолжал Грант. – В повозке, запряженной мулом, помнишь? Джо не хотел ехать с нами. Он был зол на Па за что-то, но Па сказал, что он еще слишком юн, чтобы оставаться дома один.
– Ему, наверное, тогда было все девять лет, – заметила женщина.
Грант продолжал, словно и не слышал ее.
– Тогда Джо еще отказался покидать повозку, помнишь? Па сказал: «Пошли, парень. Разве ты не хочешь послушать этих негров?» А Джо ответил: «Уж лучше я останусь с мулами и повозкой».
Клоди кивнула.
В руке Гранта оказалась еще одна нитка. Он сказал:
– Я неоднократно слышал от тебя, когда ты не хотела идти куда-то: «Мне лучше остаться с мулами и повозкой». Теперь половина населения округа повторяет это.
– Джо был таким, – сказала Клоди. – Всегда предпочитал одиночество.
Губы Гранта сложились в грубую ухмылку.
– С Джо тогда могло случиться все, что угодно.
– Ты был, когда он убежал из дома?
– Ага. Это после того, как ты вышла замуж, верно? Па купил Джо лошадь, на которой все лето возил лес, купленный у старого Бедного Джона Уикса, шурина Неда Толливера.
– А ты видел драку?
– Я как раз присутствовал на ней. Джо назвал Па лгуном, обманщиком и вором. Па пошел за дубовой белой дубинкой, однако Джо оказался быстрее. Ему, наверное, тогда было семнадцать, и он был здоровым парнем. Он так хватил Па дубинкой по голове, словно хотел прикончить его. Па рухнул на землю, словно молодой бычок на бойне. Джо вытащил из кармана деньги, которые Па получил за лошадь, взбежал по лестнице к себе в комнату, собрал чемоданчик и ушел.
– Какой ужас! – воскликнула Клоди.
Грант кивнул.
– На всю жизнь я запомнил мальчишку, стоявшего на крыльце с чемоданчиком в руке и придерживающего дверь с сеткой. Ма всхлипывала над Па, обматывая его голову мокрым полотенцем. Джо сказал нам таким тихим голосом, что мы никогда бы не расслышали его, если бы не были такими напуганными и притихшими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63