Весь секрет их правления заключался в том, что все спланировано, запрограммировано, предписано. И каким-то образом сюда вошла грубая неожиданность голой жизни. Это была ошибка, которая могла разрушить весь тысячелетиями отлаженный механизм.
– Почему мы ждем? – спросила Калапина.
Нурс попытался вспомнить. Он знал, что выступал против этого действия. Почему? Боль!
– Мы не должны причинять боль, – сказал он, – Мы должны дать им возможность говорить самим, пусть даже под угрозой смерти.
– Они сошли с ума, – прошептала Лизбет.
– А мы победили, – сказал Глиссон, – Моими глазами все мои товарищи видят – мы победили.
– Они собираются уничтожить нас, – сказал Бумур.
– Но мы победили, – сказал Глиссон.
– Как? – спросил Свенгаард. И громче:
– Как?
– Мы дали им Поттера, как наживку, и дали им вкусить насилие, – сказал Глиссон, – Мы знали, что они будут смотреть. Они должны были смотреть.
– Почему? – прошептал Свенгаард.
– Потому что мы изменили обстановку, – сказал Глиссон, – Маленькими дозами, здесь давление, там шокирующий Киборг. И мы дали им почувствовать вкус насилия, вкус борьбы.
– Как? – спросил Свенгаард, – Зачем?
– Инстинкт, – сказал Глиссон. Слово несло в себе компьютеризированную законченность, чувство нечеловеческой логики, от которой невозможно было скрыться, – Борьба – это инстинкт людей. Война. Насилие. Но их жизненные системы поддерживались таким тонким балансом на протяжении многих тысяч лет. За это они заплатили страшную цену – спокойствие, отвлеченность, скука, и вдруг приходит насилие со своими требованиями, а их способность изменяться, приспосабливаться давным-давно атрофирована. Их рвут противоречия, и они все дальше и дальше уходят от той линии вечной жизни. Скоро они умрут.
– Война? – Свенгаард слышал истории о насилии, от которого оптимены сохраняли народ, – Этого не может быть, – сказал он, – Наверное, это какая-то новая болезнь. Или… – Я изложил вам факт, как вычисленный до последней частицы логики, – сказал Глиссон.
Калапина вскрикнула:
– Что они говорят?
Она отчетливо слышала слова пленников, но значение их ускользало от нее. Они говори абсурдные вещи. Она слышала слово, регистрировала его, но следующее слово заменяло его без связи с предыдущим. Не было логической связи. Только одни непристойности. Она схватила руку Шруилла:
– Что они говорят?
– Через минуту мы допросим их и узнаем, – сказал Шруилл.
– Да, – сказала Калапина, – Давно пора.
– Как это возможно? – выдохнул Свенгаард. Он видел, как две пары танцуют на скамейках высоко в конце зала. Были пары, которые обнимались, занимались любовью. Два оптимена начали кричать друг на друга справа от него – нос к носу. Свенгаард чувствовал, что наблюдает, как здания рушатся, земля разверзается и изрыгает языки пламени.
– Наблюдайте за ними! – сказал Глиссон.
– Почему они не могут найти компенсацию за это… изменение? – спросил Свенгаард.
– Их способность к компенсации атрофирована, – сказал Глиссон, – И вы должны понимать, что сама компенсация – это новая окружающая среда. Она создает еще больше требований. Посмотрите на них! Они прямо сейчас выходят из под контроля.
– Заставьте их заткнуться! – закричала Калапина. Она вскочила на ноги, стала приближаться к пленникам.
Гарви следил зачарованный и до смерти запуганный. В ее движениях была разбалансированность, в каждом рефлексе – за исключением гнева. Из ее глаз на него летела огненная ярость, сильная дрожь сотрясала все его тело.
– Ты! – сказала Калапина, указывая на Гарви, – Почему ты уставился на меня и бормочешь? Отвечай!
Гарви застыл в молчании, не из-за страха перед ее гневом, а от неожиданного понимания возраста Калапины. Сколько же ей лет? Тридцать, сорок тысяч? Может быть, если она была из самых первых – восемьдесят тысяч или даже более?
– Высказывайся и скажи, что ты хочешь? – потребовала Калапина, – Я, Калапина, приказываю это. Подчинись сейчас, и, вероятно, мы будем снисходительны потом.
Гарви уставился на нее не в силах вымолвить слово. Она, казалось, не осознает, что происходит вокруг.
– Дюран, – сказал Глиссон, – Вы должны помнить, что существуют тайные вещи, называемые инстинктами, которые направляют судьбу по неисследованным потокам реки. Это изменение. Посмотри, оно вокруг нас. Изменение – это единственная константа.
– Но она умирает, – сказал Гарви.
Калапина не могла понять смысла его слов, но она ощущала, что тронута чувством заботы о ней в его голосе. Она проверила догадку с помощью браслета с табло Шара. Забота! Он заботится о ней, о Калапине, не о себе или своей жене!
Она вошла в странную обволакивающую ее темноту, рухнула во весь рост на пол, протягивая руки к скамейкам.
Безжалостный смешок сорвался с губ Глиссона.
– Мы должны что-то сделать для них, – сказал Гарви.
– Они должны понять, что они делают с собой! Неожиданно Шруилл зашевелился, взглянул вверх на противоположную стену, увидел темные пятна сканнеров, которые были отключены, покинуты теми оптименами, которые не могли попасть в зал. Он почувствовал внезапную тревогу о приливах в толпе вокруг. Некоторые люди уходили – раскачивались, убегали, смеялись… «Но мы пришли допрашивать пленников», – подумал Шруилл.
Истерия в зале медленно давила на чувства Шруилла. Он посмотрел на Нурса.
Нурс сидел, закрыв глаза, бормоча про себя, – Кипящее масло, – сказал Нурс, – Но это слишком неожиданно. Нам нужно что-то более тонкое, более выносимое.
Шруилл наклонился вперед:
– У меня вопрос к человеку Гарви Дюрану.
– Что это? – спросил Нурс. Он открыл глаза, дернулся вперед, успокоился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57