Хотелось бы получить прямой ответ и немедленно. Хорошо?
Гарсия слабо усмехнулся.
– Договорились.
– Что есть в этой службе, что по-настоящему «давит» на подводника? – Ничего на нас не давит, – ответил Гарсия. Мы любим свою работу. Во всем мире ничего не может сравниться с подводными буксировщиками. Ты будто играешь с пантерой, ловя ее за хвост.
– Я серьезно, Джо. Я ищу нечто внутри тебя, что закупорено и не может найти выхода. Мне кажется, я знаю, что это такое, только хотелось бы услыхать об этом от кого-нибудь еще. Например, от такого, как ты, что разбирается и в людях, и в подлодках. Мне кажется, что раньше мы искали не в том направлении.
– Что ты хочешь знать?
– Я не собираюсь тебе подсказывать. Хочу знать, что есть такого в этой службе, что по-настоящему жжет твою задницу, о чем вы предпочитаете не говорить даже среди своих.
Гарсия снова оперся на локоть. Он поморщился, когда двинул рукой, куда перед тем делались уколы.
– Хорошо, Джонни-малыш. Ты заслуживаешь прямого ответа хотя бы за то, что парень ты наблюдательный: нож и все такое. Ты видел, как мы уходили в плавание?
– Да.
– Выползали, как змеи. Тебе могло показаться, что так заведено.
– Это требования Безопасности.
– Да к чертовой матери Безопасность. Или эти тупицы до сих пор представляют, будто «восточные» понятия не имеют о размещении наших баз? Рэмси покачал головой.
– Ну ладно, допустим, Безопасность уверена, что «восточные» знают, где находятся наши базы. Если они получили наше шифрованное послание, они подтвердят эту уверенность.
– Они и без того знают об этом. Все эти игры в «казаки-разбойники» – это для придурков. Единственная причина, по которой стаи «восточных» не сторожат выходы из всех наших пяти баз – это морское и воздушное патрулирование.
– Пяти?
– Пять баз, Джонни. Об этом знает любой подводник. Знают капитаны, значит знают и моряки. Это лишь Безопасность может умалчивать… – Я тебя не понимаю, Джо. Извини.
– Джонни, скажем, ты единственный на борту умеешь управлять кораблем. Остальные разбираются в чем-то остальном. Допустим, в реакторах. Для тебя, Джонни, вопрос жизни и смерти знать, что медцентр по лучевой болезни находится на другом конце Чарлстонского короткого тоннеля, что тоннель этот выходит в Чарлстонскую бухту уже за молом, в сотне футов слева… – Я понял, что ты имеешь в виду. Значит, у нас пять баз. – Вообще-то было шесть. Но «восточные» устроили диверсию на одном из наших подводных крейсеров, и тот взорвался, проходя тоннель – как проходили и мы сами. Сейчас мы имеем там кратер Тела Христова… – Погоди! – Рэмси потряс головой. – Но ведь это была «восточная» ракета!
– Дерьмо собачье! И от него так просто не отмоешься, Джонни. Невозможно объяснить, каким образом эта ракета пробила нашу «совершеннейшую» автоматизированную систему защиты и плюхнулась прямиком в тоннель. – Как это, в тоннель?
– Джонни, я был там. Как и другие ребята-подводники. Пусть Безопасность вешает лапшу на уши кому другому, только не нам. Ты не скажешь мне, как это ракета, наводимая из Сибири, пусть даже и случайно попадает в Техасе прямиком в яблочко? Уж слишком притянуто за уши. Он откинулся на подушку.
– Допустим, что я согласен с твоими доводами, – сказал Рэмси. – Но как быть с моим главным вопросом?
– Ты все еще собираешься влезть в мои мысли?
– Я хочу получить ответ на свой вопрос.
Гарсия уставился в потолок.
– Ладно, Джонни. На твой вопрос можно ответить приблизительно следующее: во всех службах есть люди – не только на подводных лодках – которые настолько больны от войны – войны год за годом, год за годом – настолько больны от вечного страха, что им уже безразлично что-то другое. Смерть? Старинная подруга, живущая по-соседству, за переборкой. И предпочтительным становится уже совершенно противоположное. Например, хочется плевать на свои обязанности, хочется, чтобы выиграла другая сторона. Пусть побеждает кто угодно, лишь бы остановить, прекратить это дело – кровавое, глупое и бесконечное.
Голос его затих, и Гарсия отвернулся, уставившись в стенку.
– Но ведь это же безумие, – прошептал Рэмси. – Вот именно, – тихо сказал Гарсия. – Не станешь же ты доказывать, что война дело разумное. Ведь мы люди, что бы это ни значило. Если безумие – это образец для поведения, тогда все мы и ты мало кого найдем, кто понимал бы это противоречие. И вот тогда небольшие остатки здравого смысла, когда везде льется кровь, будут проявляться совершенно иным образом. – Каким?
– Как у нашего капитана. Ты видел, как он молился за души тех, кого убил. Вот это и есть остатки здравого смысла, нормальности. Ты можешь почувствовать это. – Он устремил горящие глаза на Рэмси. – Ты когда-нибудь думал про то, какие они – эти парни? Черт побери! Не могут же они слишком отличаться от нас! У них есть жены, дети, любимые, надежды и страхи. Я точно знаю, имеются люди, которые думают про эту долбаную войну то же самое, что и мы, их враги. – Голос его стал громче. – Ничего! Главное – сказать. Это как боль в груди, которая никак не кончается, а только накапливается и накапливается.
– Джо, спокойней.
Гарсия расслабился.
– Все в порядке.
– Это все военный синдром, давление войны, – сказал Рэмси. – О чем-то подобном я и думал. – Он вздрогнул. – Нет, скорее всего ты говоришь о том же самом.
– Каком том же?
– Каким-то образом это может быть связано с инстинктом смерти.
– Ой, для таких, как я, это слишком заумно.
– Я этого не говорил.
– Но предположил, Джонни-малыш. Еще один из ваших эзотерических нонсенсов. Я изучал психологию. Читал и старых, и новых мастеров: Фрейда, Юнга, Адлера, Фримана, Лози, Кмисая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70