Болотников Сергей
Перевертень
Сергей Болотников
Перевертень
Короткий состав, ведомый дряхлым тепловозом выпуска пятьдесят какого-то года, со скрипом и стонами остановился возле небольшой станции. Буфера еще некоторое время громыхали, но поезд уже остановился. Немудрено - дальше рельсы не идут. В двух метрах от древнего тепловоза они резко обрывались в земляную насыпь метровой толщины. Снег на ней не лежал, а из земли торчали прошлогодняя рыжая трава и бывший телефонный столб, мотающий на холодном ветру обрывками проводов. Поезд стоял. Холодный, с обледеневшими стеклами, лишь в редких вагонах теплился электрический свет. Сбоку от состава примостился дощатый перрон, поддерживаемый изъеденными временем и дождями бетонными балками. Была здесь и табличка с названием станции. Ветер обвивал ее ледяными струями, посвистывая в щелях от недостающих букв: "Г....КА" - сообщала она перрону, составу и окрестным дремучим лесам. Поверх оставшихся букв углем было выведено: "А и М были здесь в 1970 г.". Ободранное кирпичное здание тридцатых годов стояло сразу позади перрона. Раньше оно было желтого цвета, но теперь превратилось в светло-серое, цвета бетона. В некоторых местах из-под кладки выглядывали обветренные кирпичи. Здесь, в краю сильных морозов, время не щадило ни людей, ни домов. Было здесь и окошечко кассы, забранное решеткой в виде восходящего солнца. Изнутри оно забито фанерой, а на шнурке свисала табличка - " Закрыто. Билетов нет." Глядя на царящую вокруг разруху, хотелось добавить: "И не будет." На крыше будки находилось название станции: "Гниловатская. Москва - 965 км". Рядом с ней на проводе болтался фонарь без лампочки. Поезд стоял, постепенно холодея. Немудрено, кто едет в такую глушь, особенно сейчас, когда день клонится к вечеру. Было три часа, но солнце уже ощутимо клонилось к горизонту, которого все равно не было видно из-за густого елового бора вокруг. Единственными живыми существами в царящем вокруг ледяном безмолвии были три голубя, сидевшие, нахохлившись, на табличке с названием, как раз над буквой Г, да вороны, каркающие в небе. Но их слабые звуки заглушала собой тишина. Наконец дверь крайнего вагона открылась и на перрон стали выходить люди. С первого раза можно было заметить, что все они деревенские жители, одетые в основном в бесформенные телогрейки и тащившие тяжелые тюки с поклажей; оттуда выглядывали яркие обертки заграничной еды. Сельские ездили в город и возвращались, набитые снедью. Их было человек десять, и они молча пересекли перрон, скрывшись в здании кассы. Снова воцарилась тишина. Затем из поезда появился еще один человек. Он был одет в кожаную куртку, плохо защищавшую от мороза, и сжимал чемодан и сумку с выделяющимся контуром какого-то длинного предмета. Приезжий не пошёл в бывшую кассу, а остановился на перроне в недоумении. Состав содрогнулся всеми вагонами, протяжно заскрипел и медленно тронулся в обратный путь. В окнах вагонов свет не горел. Обледенелые колеса стучали, а солнце стало принимать красноватый оттенок. Алексей нерешительно поставил чемодан на скользкие доски перрона. За спиной поезд, привезший его сюда, набирал скорость, и через некоторое время не осталось никого, кто смог бы поколебать воцарившуюся вокруг тишину. Ледяной ветер кусал щеки и нос. В небе высоко-высоко загорелась первая звезда. "Ну вот я и здесь, - подумал Алексей. - Половину пути я уже проделал." Запахнув покрепче негреющую кожаную куртку, приезжий поднял чемодан и медленно зашагал в сторону будки. Как он и предполагал, в ней никого не было. От exaвших вместе с ним пассажиров не осталось и следа. Пол в будке покрывал лед. Дверь, ведущую непосредственно в кассу, закрывал тяжелый ржавый замок, от которого, Алексей был уверен, давно потеряли ключи. Если было кому открывать. Шум поезда уже стих. Воздух стал окончательно неподвижен, здесь, за будкой, ветра не было. Деревушка, находившаяся сразу за перроном, полностью оправдывала свое название. Дома были бревенчатые, черные от старости, покосившиеся. Снег лежал густым слоем на железных ржавых крышах, казалось, еще чуть-чуть - и все стропила провалятся, не выдержав веса. К каждому покосившемуся дому была пристроена не менее покосившаяся веранда, блестя квадратиками заледенелых стекол. Приезжий заметил, что несколько крайних домов явно пустует. Замерзшие окна казались подслеповатыми глазами, напряженно всматривающимися в пришельца, как показалось Алексею, враждебно. О том, что в других избах кто-то жил, свидетельствовали лишь тонкий дымок из трубы да узкая цепочка следов к древнему крыльцу. Проходя в глубь деревни, Алексей увидел старое пожарище. Дом cгopел дотла, обугленные стропила обрушились внутрь и теперь ребрами торчали в ледяное небо. Часть конька крыши сохранилась, и приезжему совершенно не понравилось, что на нем по-прежнему восседали вырезанные из дерева совы, слепо на него таращившиеся. Они были обуглены до черноты и приобрели зловещие формы. - Ну и глушь, - тихо пробормотал себе под нос Алексей. Громкий разговор в этом безмолвии казался неуместным. - А мне еще надо в Гнилов. Единственным близким населенным пунктом в этой глуши был районный центр город Гнилов, куда Алексей надеялся попасть сегодня же. Задерживаться здесь не хотелось. Пакет оттягивал руки, и приезжий, переложив его в другую руку, направился по главной улице деревушки. Пару раз за окнами домов мелькало любопытное лицо, но тут же исчезало за занавесями. Алексей вспомнил, что и в поезде на него смотрели с подозрением и садились подальше. - Наверно, у меня необычный внешний вид - горожане здесь встречаются крайне редко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9