Руки Лауфмана казались приклеенными к рулю.— Тогда сворачивай! — велел Паркер. — Да на деле, а не на словах!Они наметили три пути отхода, в зависимости от возможных обстоятельств. Ехать обратно смысла не было, а теперь и вперед стало невозможно. Чтобы попасть на третью дорогу, им надо свернуть за угол в конце зеленого забора, объехать вокруг парка с аттракционами и затеряться в жилом квартале, среди домов и незастроенных площадок — они загодя присмотрели три места, где можно оставить «форд».Времени было достаточно. До конца забора уже недалеко, а красная мигалка мелькала примерно в миле впереди. Но Лауфман по — прежнему давил на педаль газа. Паркеру и Гроуфилду было известно, что шофер он весьма посредственный, но Лауфман знал город, а найти для сегодняшнего дела лучшего водилу им не удалось. Сейчас Лауфман гнал машину к перекрестку, однако слишком уж быстро. Слишком быстро.Гроуфилд все так же упирался в приборную доску, но теперь и он запаниковал:— Лауфман! Сбавь ход, а то в поворот не впишешься.— Я что, водить не умею? — взвизгнул Лауфман и вывернул руль, даже не притормозив. Машина под углом проскочила мимо поворота, встала на дыбы, рухнула левым боком на тротуар и покатилась кубарем.Упираться в приборную доску Гроуфилд больше не мог. Мир за ветровым стеклом закружился, как в калейдоскопе. Белое небо смешалось с белой землей, навстречу машине понеслась изгородь из серых цепей, а навстречу Гроуфилду — лобовое стекло. Гроуфилд открыл рот, чтобы сказать: «Нет», но не успел, поскольку вся белизна вокруг почернела и провалилась во мрак. Глава 2 — … когда проснется.— Он уже проснулся, — сказал Гроуфилд и настолько удивился, услышав свой голос, что открыл глаза.Больница. Он в постели. В изножье койки двое худощавых мужчин лет тридцати с небольшим, в темных костюмах для повседневной носки. Вот они поворачивают головы и смотрят на него.— Ну — ну, — произнес один из них. — Наш соня пробудился.— Вы нас слышали? — спросил второй. — Или ввести вас в курс дела?Гроуфилд уже и сам ввел себя в курс дела, вспомнив и нападение, и бегство, и страх Лауфмана, и то, как кувыркалась машина, и как внезапно померк белый свет. Ну — с, и что теперь? Он в больнице, но эти двое — не врачи, и виды на будущее отнюдь не лучезарны. Гроуфилд взглянул на мужчин и сказал:— Вы легавые.— Не совсем, — ответил второй. Он обошел кровать и сел в кресло слева от Гроуфилда. Первый тем временем приблизился к двери и остановился в непринужденной позе, сложив руки на груди и привалившись к филенке спиной.Гроуфилд обнаружил, что поворачивать голову ему больно, а смотреть на сидящего не совсем легавого мешает нос, поэтому он прикрыл правый глаз и сказал:— Все вы, легавые, не совсем легавые. «Не совсем», по вашему, означает не местные.Тот, что сидел в кресле, улыбнулся.— Чертовски верно, мистер Гроуфилд, — заметил он. Гроуфилд прищурил открытый глаз.— Вы знаете, как меня зовут?— Мы знаем вас, как облупленного, приятель. Имя, отпечатки, послужной список, все у нас есть. До сих пор вы были везунчиком.— А до сих пор я ни во что такое не ввязывался, — соврал Гроуфилд.Улыбка его собеседника превратилась в насмешливую ухмылку. — Что — то непохоже. Лауфман — профессионал. Тот, который смылся, тоже профессионал. Что же они, любителя в помощники взяли? Не верится.Значит, Паркер сбежал.— С деньгами или без денег? — спросил Гроуфилд.— Что?— Кто — то смылся. С деньгами или без денег? Тот, что стоял у двери, гавкнул, но когда Гроуфилд удивленно взглянул на него, то понял, что лай на самом деле означал смех. Этот не совсем легавый смахивал на мистера Гава из комикса, а Гав был совсем легавым псом. Гав прорычал:— Ему бы хотелось пойти забрать свою долю.— Трудящиеся вправе рассчитывать на зарплату, — рассудил Гроуфилд. — Наверное, нет смысла лепить, будто эти двое похитили меня и заставили им пособничать.— Да чего там, валяйте, — сказал сидевший. — Но только не с нами. Это ограбление нас особенно не интересует.Несмотря на боль, Гроуфилд повернул голову и стал смотреть в оба. Он внимательно изучил парня, сидевшего в кресле.— Так вы ищейки из страховой конторы? Гав снова гавкнул, а тот, что сидел, ответил:— Мы работаем на ваше правительство, мистер Гроуфилд.Можете считать нас гражданскими служащими.— ФБР.— Едва ли.— Почему это «едва ли»? Что там у них еще есть, кроме ФБР? — У вашего правительства много всяких служб. И каждая по своему поддерживает и защищает вас.Дверь палаты распахнулась, толкнув Гава, которому это явно не понравилось. Вошел совсем легавый — рыжий, средних лет, в мундире и фуражке с кокардой, похожей на пучок салатных листьев. Матерый легавый, не иначе как инспектор какой — нибудь. Он не салютовал, просто остановился в дверях в напряженной и нерешительной позе — ни дать ни взять официант, ожидающий щедрых чаевых.— Я просто хотел посмотреть, как у вас идут дела, господа, — с угодливой улыбочкой проговорил он.— Дела у нас идут прекрасно, — ответил Гав. — Через несколько минут мы закончим.— Не спешите, не спешите. — Легавый оглядел распростертого на койке Гроуфилда, и на лице его за секунду сменилось с десяток выражений, что в калейдоскопе. Похоже, он не знал, как ему относиться к Гроуфилду. Судя по его изменчивой физиономии, он на какое — то время потерял рассудок.— Спасибо за участие, капитан, — сказал тот, что сидел. Он не улыбался. Капитана попросту выставляли вон, и легавый это понял. Он принялся кивать. Его официантская улыбка то вспыхивала, то гасла. Потом он сказал:— Ну, тогда я… — И, продолжая кивать, попятился из палаты. Дверь за ним закрылась. Тот, что сидел, проговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48