Кажется, ребятишки-ромы облазили их вдоль и поперек. Попробуйте копнуть с этой стороны. Я высажу вас у въезда в город, идет?
До рассвета грузовик ехал без остановок, потом замедлил ход и встал у бензоколонки, если судить по запаху и звукам. Пиб всю ночь практически не спал. В нем свершился переворот, природу которого ему пока не удавалось постичь, как если бы он не мог привыкнуть к своему новому внутреннему миру, как если бы это был кто-то другой. Все его страхи вдруг исчезли, и ничего не осталось от прежних мыслей, столь привычных, что они стали сутью его существа. Он испытывал то же дивное спокойствие, как во время нападения румын на Стеф, он спрашивал себя, не теряет ли он рассудок, не опадают ли с него чувства и тревоги, подобно листьям с засохшего дерева, не умерла ли и его душа. Когда-то жизнь представлялась ему чередой падений и взлетов, приятных или болезненных соприкосновений, страстных желаний и испытаний, в которых закаляется воля. Теперь он купался в ощущении постоянства, где ничто не имело значения, где исток изливался сам собой, радуясь только своему журчанию. Песня столь восхитительная, что он еще не смел прислушиваться к ней. Если он уловит ее, вернуться назад уже не сумеет, переворот завершится, вчерашний Пиб будет отброшен, как обветшавшая одежда. И не сможет он обрести укрытие в старых мечтах, в подвале родительского дома, в глубине своих сумрачных дум – он познает нескончаемые единовременные игры вселенной, вступит на ошеломительную дорогу, ведущую к человеку. Чудесная и страшная перспектива. Жизнь его не будет размечена обычными вехами, на нее не повлияет ни далекое, ни недавнее прошлое, никогда не впишется она в коллективную или индивидуальную память – каждое мгновение будет она взрываться роскошным всполохом, радикально разрушая самое себя и тут же восстанавливая свою целостность, смеясь над муками и наслаждениями. Она будет совершать прыжки из настоящего «настоящее, со скалы на скалу, из секунды в секунду, ей будут неведомы начало и конец, на смену которым придет череда непрестанных возрождений, мгновений вечности.
Вытянувшись на одеяле, Стеф внимательно следила за ним, явно радуясь, что он следует за ней в ее мир. Сама она уже давно шла по узкой и полной света тропе, куда отваживаются ступить лишь немногие из смертных.
– Мы новые чудовища, Пиб, – сказала она со счастливым смехом. – Мутанты. Дети эволюции, не зависимой от миражей биотехнологии и тех химер, которым человечество поклонялось тысячелетиями. Мы – отрицание религии, науки и истории.
– Кто делает так, чтобы это случилось с тобой или со мной? – спокойно спросил Пиб в полном согласии с самим собой.
– Зачем тебе знать? Все эти почему, кто, как, все причины и следствия образуют цепь, которая приковывает нас к бесконечным и абсурдным поискам.
– Странно, я… я больше ничего не хочу, у меня нет никаких желаний.
На глазах у Пиба выступили слезы. Стеф, приподнявшись, погладила ему щеку тыльной стороной ладони.
– Это ошеломляет, правда? Для большинства людей отсутствие желаний означает прекращение жизни. Для тебя и для меня, для всех тех, кто раньше нас пошел этой дорогой, точнее, не-дорогой, дело обстоит прямо противоположным образом: жизнь начинается, когда исчезают желания.
– А ты уже давно…
Вопрос его угас на губах Стеф.
32
Он прижал глаз к идентификатору радужной оболочки, ощутил легкую вибрацию сканирующего аппарата, отступил на шаг, когда на крошечном экране высветилась надпись «завершение проверки», подождал, пока откроется с клацающим лязгом бронированная дверь, вошел в первый грубо бетонированный коридор, отдал служебное оружие одному из четырех церберов и претерпел обычный обыск на первом контрольном пункте – неприятное прощупывание пальцами, танец детектора по мундиру, наигранно сочувственные извинения, возврат пистолета, разрешение продолжать путь, – оказался в другом коридоре, уже со стенами из металла, ведущем в первый тамбур, где ему пришлось томиться добрых полчаса, прежде чем загорелся зеленый огонек окончательного допуска. Разумная бдительность в подобном месте была, конечно, необходима, но в последнее время она достигла масштабов паранойи. Архангел Михаил утверждал, что террористы попытаются проникнуть в бункер. Странное пророчество: у оппозиционеров не было ни малейшего шанса проскочить сквозь ячейки столь плотной сети. Однако столько народу сновало в разных направлениях по этому мощно укрепленному подземелью, что шпионы и предатели вполне могли бы слиться с толпой. Даже высших офицеров подозревали в том, что они поддерживают Великую Нацию Ислама или европейские террористические организации. Времена были такие, что подозрение равнялось приговору, иными словами, немедленной казни. Меньше чем за год более двухсот членов военной и гражданской администрации были расстреляны или обезглавлены.
Он боялся вызвать недовольство архангела или его приближенных, и, поскольку хотел увидеть молодую жену, с которой он обвенчался накануне отъезда в Румынию, и познакомиться с ребенком, которого она ему подарила, старался хорошо исполнять свою работу и не общаться с теми, кого поразила гангрена неблагонадежности. Он жил не в бункере, а в квартире в центре Пиатры – маленького румынского городка, где селились более или менее официальные послы, более или менее востребованные советники, более или менее продажные политики, более или менее сомнительные аферисты. Они приезжали сюда со всех континентов и встречались в кафе или в холлах отелей, пытаясь раздобыть самое драгоценное и самое недостижимое сокровище Пиатры:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127