- Остановите фиакр... нет, лучше два, так будет благоразумнее. Я сяду с одним из вас, и мы последуем за ним.
Приказание было выполнено. Но Бодрю не появлялся. Ганимар заглянул в зал ожидания: там не было ни души.
- Ну и дурак же я, - пробормотал он, - забыл про второй выход.
И в самом деле, внутренний коридор соединял станцию с улицей Сен-Мартен. Ганимар бросился туда. И выбежал наружу как раз в тот самый миг, когда Бодрю вскочил на империал омнибуса, следовавшего по маршруту Батиньоль-Ботанический сад и как раз заворачивавшего за угол улицы Риволи. Он помчался вслед за ним и успел вскочить на подножку, но оба его помощника отстали, так что ему пришлось продолжать преследование в одиночку.
Вне себя от ярости, он хотел бы по безо всяких церемоний схватить бродягу за шиворот. Как ловко этот мнимый идиот обвел его вокруг пальца и оторвал от помощников.
Он взглянул на Бодрю. Тот подремывал, сидя на скамейке, его голова моталась из стороны в сторону. Рот был слегка приоткрыт, на лице застыло выражение невероятной тупости. Нет, такой противник неспособен тягаться со старым Ганимаром. Он воспользовался случаем, только и всего.
На перекрестке у магазина Галери Лафайет бродяга пересел из омнибуса в трамвай, идущий в Мюэтт. Они проехали по бульвару Оссмана, по проспекту Виктора Гюго. Бодрю сошел на последней остановке. И вразвалочку направился в сторону Булонского леса.
Там он принялся слоняться взад и вперед по аллеям, то возвращаясь на те места, где уже был, то забираясь вглубь. Чего он искал? Какую цель преследовал?
Проплутав так целый час, он, видимо, порядком уморился. Высмотрел себе лавчонку, стоявшую на берегу небольшого пруда, обсаженного деревьями, в совершенно пустынном месте неподалеку от Отейля. Потеряв терпение, Ганимар решил поговорить с Бодрю.
Присел рядом с ним на лавочку, закурил сигарету, поводил концом трости по песку и наконец обронил:
- А сегодня довольно прохладно, вы не находите?
Бодрю не отозвался. И внезапно в тишине грянул раскат смеха, радостного, счастливого смеха - так хохочет ребенок, захлебываясь, не в силах совладать с собой. Ганимар почувствовал, что волосы у него на голове встают дыбом. Как знаком ему был этот смех, этот сатанинский смех!
Он вцепился в лацканы бродяги, всмотрелся в него еще внимательней, еще пристальней, чем в зале суда. Нет, перед ним был вовсе не жалкий побирушка, а тот, другой, настоящий... Или оба они вместе.
Сыщик продолжал всматриваться - и у него на глазах лицо бродяги преображалось, с него как бы спадала обветшавшая маска, сквозь которую проступали свежая кожа, искрящийся взгляд, губы, не обезображенные горькой складкой. Это были глаза Люпена, губы Люпена, это было его выражение лица острое, живое, насмешливое, умное, ясное и молодое!
- Арсен Люпен, Арсен Люпен, - бормотал полицейский.
И внезапно; вне себя от ярости, он схватил его за горло, попытался повалить на землю. Несмотря на свои пятьдесят лет, он еще был полон сил, а его противник выглядел таким хилым. Вот будет здорово, если ему удастся вернуть беглеца!
Схватка оказалась короткой. Арсэн Люпен почти не защищался, но Ганимар был вынужден выпустить добычу столь же неожиданно, как он схватил его. Его правая рука плетью повисла вдоль тела.
- Если бы ты брал уроки джиу-джитсу на набережной Дезорфевр, - заметил Люпен, - ты знал бы, что этот прием называется по-японски уни-ши-ги. - И холодно добавил - Еще секунда - и я сломал бы тебе руку, впрочем, именно этого ты и заслуживаешь. Как ты мог злоупотребить моим доверием ты, мой старый друг, которого я настолько уважаю, что решился открыть перед тобой свое инкогнито... Ах, как нехорошо! И что это с тобой?
Ганимар молчал. Этот побег, который он сам же подстроил, - ведь разве не он своим заявлением ввел суд в заблуждение? - этот побег казался ему постыдным концом его карьеры. По седым усам сыщика скатилась слеза.
- Господи Боже, да не убивайся ты так, Ганимар! Если бы ты не поторопился со своим заявлением, я подстроил бы так, чтобы выступил кто-то другой. Сам посуди: мог ли я допустить, чтобы этому Дезире Бодрю был вынесен несправедливый приговор?
- Так это ты был там? - пробормотал Ганимар. - А теперь оказался здесь?
- Ну конечно же.
- Возможно ли это?
- Никакого чуда в этом нет. Милейший председатель суда совершенно верно заметил, что десятка лет тщательной подготовки вполне достаточно для того, чтобы достойно встретить любые превратности судьбы.
- А твое лицо? А глаза?
- Тебе ли не понимать, что я проработал полтора года в больнице Святого Людовика с доктором Альтье не только из чистой любви к медицине. Я решил, что тот, кому некогда выпадет честь называться Арсеном Люпеном, не должен зависеть от естественных законов, определяющих личность и внешность человека. Ибо что такое внешность? Ее можно перекроить на любой лад. Подкожная инъекция парафина заставит ваше лицо вздуться в нужном месте. Пирогалловая кислота превратит вас в краснокожего. Сок большого чистотела украсит великолепными лишаями и опухолями. Одно химическое вещество повлияет на рост бороды и волос, другое изменит тембр голоса. Прибавьте ко всему этому двухмесячный тюремный рацион в камере № 24 и ежедневные упражнения, позволяющие изменить мимику, посадку головы, осанку, не забудьте закапать в глаза атропин, придающий им диковатое и растерянное выражение, - и дело в шляпе.
- Но я не понимаю, как надзиратели.
- Превращение было постепенным. Они не могли заметить перемен, накапливающихся изо дня в день.
- А как же Дезире Бодрю?
- Он существует на самом деле. Я повстречался с этим полоумным год назад и заметил, что мы и впрямь несколько похожи.
1 2 3 4 5 6 7 8