Удачного денька, лапуля.
Она повернулась прочь и на миг, закрыв глаза, ослепла.
о том мы должны молчать
Хэрриет с нарочитой застенчивостью застыла в коридоре, когда Сара Тилт открыла дверь. Они поцеловали друг друга в щеку, а потом Сара попятилась.
– Я смотрю, – сказала она, – ты в своей гвардейской форме.
И в самом деле, меховая шляпка Хэрриет, снова соскользнувшая ей на брови, отчасти напоминала кивер. Меховой кивер (bearskin) – головной убор английских гвардейцев.


– Я думала, что, если оденусь в меха, ты меня простишь. – Сара ничего не поняла из этого замечания, но непоследовательность подруги была ей хорошо знакома. – А выглядишь ты вроде неплохо, – добавила Хэрриет.
– Всякий раз, как это слышу, я начинаю паниковать.
– Ну что ж, давай. Паникуй.
Она прошла через прихожую в гостиную.
Сара последовала за ней, показывая язык запрятанной в меха спине старой приятельницы, и затем спросила, не желает ли та кофейку? Она нетерпеливо дожидалась, пока на лице Хэрриет не появится разочарованное выражение, которое (она знала) та была не способна замаскировать, а потом продолжала:
– Или тебе чего-нибудь с ложечкой?
Хэрриет хихикнула и подняла указательный палец:
– Самую малость, дорогая. Плесни Матушке джина, пока у ней еще хватает сил глотать.
– А у меня хватает сил смотреть на это.
Хэрриет не расслышала последнего замечания, произнесенного в сторону. Она успела снять свою меховую шляпку, приподняв ее над головой обеими руками, как будто изображая некую церемонию разоблачения из седой древности; а просторная шуба потребовала гораздо больших усилий, так что Хэрриет пришлось проделать целый комплекс движений, прежде чем она сумела освободиться от нее.
– Отделалась? – Сара разглядывала дорогое одеяние с некоторой враждебностью.
– Не отделалась, дорогая, а только отделилась. – Хэрриет взяла стакан с джином и серебряную ложечку, которые протягивала ей Сара, и, медленно заглатывая свою первую крошечную порцию, принялась оглядывать комнату. Знаешь, – снова заговорила она, – это все время напоминает мне кабинет психиатра. Разумеется, я никогда не была у психиатра. Терпеть не могу, когда лезут в душу.
Квартира Сары была обставлена в современном «функциональном» стиле, который, наряду с ее коллекцией живописи в русле абстрактной традиции пятидесятых, придавал комнате несколько холодноватый вид. Хэрриет в углу вдруг стала опускать нижнюю половину тела, и на какой-то кошмарный миг Саре пришло на ум, что она собирается там облегчиться.
– На что это, – спросила Хэрриет, – я сейчас опускаюсь? – Предмет, о котором шла речь, напоминал доску, перепиленную пополам и водруженную на бочонок с маслом.
– Это называется стул.
– А почему он черный? Я не люблю сидеть на черных штуках.
– А как же тогда твой кот?
– Ну, исключение подтверждает правило.
Сара оставила без внимания последнее замечание подруги.
– Этот стул хорошо подходит для твоей позы, хотя Бог весть…
Хэрриет прервала ее:
– Но совсем не подходит для платья шанель, не правда ли?
Сара с неодобрением оглядела ее некогда «шикарную» красную юбку.
– Конечно, не подходит, если оно давно превратилось в клочья. – А затем прибавила, уже не в силах удержаться от улыбки: – Тебя как будто собаки рвали.
– У-у, ням-ням. Как насчет чая? – Обе женщины рассмеялись, а потом глубоко вздохнули.
– Ну, – сказала Хэрриет, уже усевшись на стул, – давай же будем веселы и искрометны. Спроси-ка, что я делала все это время?
– У меня не хватит смелости.
– Ну-ну. Давай спрашивай.
Но Сара решила, что голыми руками ее не возьмешь.
– Съешь-ка лучше банан, моя дорогая. Ведь ты же слывешь «королевой романа», в конце концов. – Такой титул Сара присвоила ей много лет назад, хотя романы Хэрриет обычно считались весьма мрачными – и даже жуткими.
Хэрриет взглянула на блюдо с фруктами.
– Откуда они взялись? Из «третьего мира»?
Последнюю фразу она произнесла с отвращением.
– Я не знаю, откуда они взялись, – ответила Сара. – Зато я знаю, куда они деваются. – И, взяв банан, она сняла с него кожуру и стала жадно поедать. Эта старушечья жадность приковала к себе Хэрриет, которая не раз пыталась представить, как она сама выглядит за едой. Она наблюдала, как Сара чопорно вытирает верхнюю губу, над которой – как показалось Хэрриет уже показались первые слабые признаки усиков. – Если есть бананы, будешь видеть в темноте, – сказала Сара, спрятав носовой платок. – Или, может, добавила она, плутовато улыбнувшись Хэрриет, – это все бабушкины сказки?
– Да откуда мне знать, скажи на милость? Впрочем, ты мне кое о чем напомнила. – Хэрриет вскочила со стула. – Сегодня я повстречала престранного слепого. Он рассказал мне, что он чучельник. Вот уж не думала, что слепцы умеют лгать, – а ты? Ну, если не считать, – продолжала она, немного помолчав, – каких-нибудь слепых поэтов, да?
– Но, кажется, с ними обычно ходят мальчики-поводыри?
Хэрриет ничего не ответила. Она уже вовсю изображала старика-слепца, которого встретила по дороге к Саре: закрыв глаза, она ощупью передвигалась по маленькой гостиной.
– Где моя собака? – стонала она. – Где старый пес Поднос?
Она шарила руками по каким-то ценным предметам искусства, но Сара не поддалась искушению прикрикнуть на нее.
– Дорогая, ты еще тромб себе заработаешь, – мягко сказала она. Она уже давно заметила, что возраст и сравнительная известность делают Хэрриет какой-то беспокойной: казалось, чем больше она пишет, тем чудачливее себя ведет. – Почему бы тебе не присесть на минутку?
Хэрриет остановилась посреди комнаты, вращая глазами так, что виднелись одни белки, как у слепца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103