Полагаю, вы ее слышали от капитана, сэр?
-- Да. Капитан рассказывал мне.
-- Страшное дело, не правда ли, сэр?
-- Да.
-- Побьет все эти россказни об убийствах на судах янки.
-- Не думаю, что побьет. Я не вижу никакого сходства.
-- Помилуй бог! Что вы говорите! Но, конечно, я незнаком с американскими судами... вам лучше знать. А с меня этого довольно. Но чуднее всего то, что эти парни вообразили, будто человек спрятан здесь, на борту. Право же, они так думали. Слыхали вы что-нибудь подобное?
-- Нелепо... не правда ли? Мы ходили взад и вперед по шканцам. День был воскресный, матросов не было видно. Помощник продолжал:
-- Они даже из-за этого поспорили. Наши ребята разобиделись. "Станем мы, что ли, укрывать такого парня?" -- "Не хотите ли его поискать в нашей угольной яме?" Настоящая ссора вышла. Ну, потом они поладили. Вероятно, он утонул. А ваше мнение, сэр?
-- Я ничего не предполагаю.
-- Вы совершенно уверены, сэр?
-- Совершенно.
Я оборвал разговор и ушел. Я знал, что это произведет скверное впечатление, но мне тяжело было мешкать на палубе, когда мой двойник ждал меня внизу. Но и там было почти так же тягостно. Все это действовало на нервы. Однако, когда я входил в свою каюту, я не чувствовал такого раздвоения. На всем корабле не было ни одного человека, которому я решился бы довериться. С тех пор как экипаж узнал его историю, невозможно было выдать его за другое лицо, а случайное разоблачение тайны грозило серьезными последствиями.
Стюард накрывал на стол к обеду, и мы могли обмениваться только взглядами. Позже, к вечеру, мы стали осторожно перешептываться. Воскресная тишина, царившая на корабле, мешала нам; эта тишина еще усугублялась недвижностью воздуха и воды. Стихия, люди -- все было против нашего тайного сообщничества, даже время, ибо не могло же продолжаться так вечно? А что касается случайностей, играющих немалую роль в успешном завершении дела, то мне оставалось только надеяться, что нас они минуют. На какую счастливую случайность могли мы рассчитывать?
-- Вы все слышали? -- были мои первые слова, когда мы заняли нашу позицию бок о бок у моей койки. Да, он слышал все. Доказательством был его шепот:
-- Этот человек сказал вам, что он едва осмелился отдать приказ.
Я понял, что замечание относится и фок-парусу, спасшему корабль.
-- Да. Он боялся, что сорвет парус, пока его будут ставить.
-- Уверяю вас, он не отдавал этого приказания. Быть может, он думает, что он его отдал, но это не так. Он стоял рядом со мной на юте, после того как сорвало грот-марсель, и хныкал, буквально хныкал: исчезла-де последняя наша надежда, а тут ночь надвигается...
Всякий обезумел бы, слыша, как шкипер в разгар шквала причитает и хнычет. Меня это привело в бешенство. Я взял командование в свои руки и отошел от него. Во мне все кипело, и... Но к чему говорить вам? Вы знаете!.. Да разве можно было тогда добиться послушания от матросов, если бы я сам не озверел? Или от боцмана? Само море обезумело. Казалось, настал конец мира. И так -- изо дня в день... Я никого не виню. Я сам был не лучше остальных.
-- Я понимаю, понимаю, -- уверил я его. Необходимость говорить шепотом его утомила. Он задыхался. Я слышал, как он с трудом переводил дыхание. Та внутренняя сила, которая спасла жизнь двадцати четырех человек, сокрушила одного взбунтовавшегося и недостойного.
Я не успел взвесить его слова, в кают-компании раздались шаги. Сильный стук в дверь:
-- Поднялся ветер. Можно пуститься в путь, сэр. Этими словами были предъявлены новые требования моим мыслям и даже чувствам.
-- Всю команду наверх! -- крикнул я через дверь. -- Я сейчас выйду на палубу!
Мне предстояло знакомство с моим кораблем. Прежде чем я оставил каюту, наши глаза встретились -- глаза двух человек, чужих на борту судна. Я указал на дальний угол каюты, где его ждал маленький складной стул, и приложил палец к губам. Он ответил неопределенным жестом -- пожалуй, таинственной и слабой улыбкой, как будто выражающей сожаление.
Здесь не место распространяться об ощущениях человека, который впервые чувствует, как по его воле корабль движется вперед. Мои ощущения не отличались цельностью. Я был не совсем один со своей командой; там, в моей каюте был этот незнакомец. Или, вернее, я не был весь целиком с ней. Часть меня отсутствовала. Я чувствовал, что нахожусь одновременно в двух местах, и это пронизывало всю мою душу. Прошло не больше часу с тех пор, как корабль стал двигаться. Старший помощник стоял подле меня, а я, попросив его запеленговать пагоду' (' Пеленговать -- определять по компасу направление на какой-либо видимый предмет или небесные светила), поймал себя на том, что шепчу ему на ухо. Я спохватился, но слишком поздно: он заметил и вздохнул. С тех пор он стал дичиться меня -- не подберу другого слова. Серьезное, сосредоточенное выражение не покидало его лица, словно он таил про себя какие-то ошеломляющие сведения. Немного позже я отошел от поручней, чтобы взглянуть на компас, такой крадущейся походкой, что рулевой это заметил, а я не мог не видеть его вытаращенных глаз. Все это были мелочи, но ни одному капитану не улыбается, чтобы его подозревали в забавных странностях. Мое положение осложнялось и более серьезными промахами. Всякий моряк хорошо знает, что при известных условиях некоторые жесты, слова срываются совершенно естественно, инстинктивно. Так же непроизвольно моргает глаз, когда ему угрожает удар. Приказ срывается с уст без размышления, нужный жест не требует предварительного обдумывания. Но вся эта подсознательная расторопность покинула меня. Я должен был делать усилие воли, чтобы вернуть себя (из каюты) к условиям данного момента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15