ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Новую на сей раз. Нелли пришлось напомнить себе поговорку, что хорошее воспитание сводится не к тому, чтоб не делать невоспитанностей, но в том, чтобы не замечать, как их делают другие. Так что невоспитанна, по всему, выходила самое Нелли, поскольку даже поморщилась откровенно, когда натуралист отложил замусоленную ягоду и ухватил свежую. – Может ли быть название латинское, Ваше Преподобие, коли само растенье едва ли описано? Как, несомненно, и неизвестен науке тот лист, что Вы зовете баданом.
– Придется, однако, Вам запастись терпением, прежде чем сии сокровища подымутся из недр земли.
– Я терпел десяток лет, – печально отвечал Михайлов, и отец Модест сочувственно кивнул.
В отличие от Параши, к разговору прислушивающейся (Катя драила на конюшне Роха скребницею), Нелли заскучала. Мысли ее оборотились к недавнему разговору о Венедиктове.
«Отчего ж он на нас боле не нападает? Не может же он не знать, что мы намереваемся теперь уж его погубить, да все мы вместе и ларец у нас! Вон, как он тогда наскочил – Филипп чуть кровью не изошел!»
«Причин несколько, – отвечал отец Модест. – Одна из них самая простая, но немаловажная. Уж слишком мы далеко, чтобы пытался он нас нащупать. Сие не означает, маленькая Нелли, что оный Венедиктов бездействует ныне. И он приуготовляется к нашей встрече как то в его силах. Забудь сейчас о Венедиктове, Нелли, поскольку вспомнить о нем тебе еще придется».
– Роман! Не уснул ли ты часом, племянник? Леонтий Силыч уж второй раз спрашивает, проходишь ли ты начатки ботаники?
Нелли вздрогнула: голос живого отца Модеста прозвучал куда громче воображаемого.
– Нет вовсе.
– А какова же Ваша учебная программа, молодой человек, и кто ее составлял?
– Частию гуверна… гувернер, частию папенька. Учу я арифметику, Евклидову геометрию первую книгу, французский да немного латынь, родную речь, конечно Ломоносова да Сумарокова вирши, географию городов и стран, рисование да гишторию.
– Вот то, о чем я сокрушаюсь, господа! Толком три предмета полезных да языки, а сколько балласта зряшнего! Вирши! – Михайлов брезгливо повел носом. – Рисованье! Хлам гишторический! Где ж физика? А химия? А вить мы почти на пороге нового века, каковой станет, не сомневаюсь, веком великого развития наук естественных и точных!
– Коли люди отстанут в нем от версификации да гиштории, едва ль на пользу пойдут человекам знания естественные.
– А без гиштории человечество не увидит собственного своего лица! – горячо вмешался Роскоф. – И повторит ошибки прежних дней!
– Мы доживаем век торжества материи над духом, – вздохнул отец Модест. – И нам, людям взрослым, уж не изжить в душах своих печальных его следов, как бы того ни хотели сами. Ласкаюсь, новое поколение будет щасливее.
– Боюсь, здесь уж мне не навербовать волонтеров! – засмеялся Михайлов, усевшийся верхом на грубом стуле, словно мальчишка, играющий в лошадки. – А насколько жизнь цветов и деревьев интереснее человеческой!
Но если отдых и проходил в разговорах, то перегоны с каждым днем становились все тяжелее. Нелли тревожилась, выдержит ли такие морозы изысканный Нард, родившийся в степях. Отец Модест, впрочем, уверял ее, что степные лошади способны переносить тяжелые зимы, но Филипп разделял опасения девочки. Слишком уж тонкокостным было сложение чистокровного ахалтекинца, слишком гладкою золотистая недлинная шерсть. Но покуда вроде бы обходилось.
Михайлов так и прибился, хотя, надо отдать ему должное, не слишком мешал. Другой же дорожный знакомый, юный Сирин, к коему так настороженно отнеслись отец Модест и Роскоф, канул как в воду.
Поразил воображенье Нелли младенец Омск. Собственно, и не город это был, а какое-то бесконечное переплетение множества ровных дорожных перекрестков, кое-где, словно по линейке, еще и подправленное кольями либо натянутыми веревками. Деревянные дома, чаще в один этаж, стояли даже не на каждом из сих перекрестин, а уж чтобы два либо три подряд – и вовсе редко. Но куда ни кинь взор – дома терялись вдали. Но какими наезженными казались улицы меж несуществующих тех домов! Копыта, полозья, следы пешеходов – бесчисленное движение отпечаталось везде. По зимнему времени всякое строительство было остановлено, но жизнь кипела ключом.
Посреди города то там, то здесь громоздились склады лесопилен, на коих работа не утихала.
Путники остановились в новехонькой гостинице, обшитой свежим тесом, рядом с временною деревянною церковкой, прямо посередь города, там, где почти полторы улицы, горизонтальная да вертикальная, были застроены сплошь. Ах, как хороши оказались просторные белые горницы с хорошими печами!
Михайлов убежал с раннего утра в присутствие: надобно было выправлять ему какие-то бумаги.
– Оно и кстати, – отметил отец Модест. – Имело бы смысл нам, Филипп, навестить одного человека из здешних новожителей, он будет полезен в целях дальнейшего пути. Быть может, даже сам соберется проводить нас, коли дела позволят.
– А мне что, не имело б смысла? – встряла Нелли.
– Ты лучше со мной оставайся, – Параша уселась за стол, раскладывая в ряд какие-то белые картоны.
– Это что у тебя?
– Да Леонтий Силыч дал разобрать, – охотно отозвалась Параша. – Вишь, каждая бумажка вдвое сложена, а внутри карман для растенья.
– Как хочешь, Нелли, я думал, ты и без того намерзлась, – отец Модест накинул шубу. – А где наш, при ботанике будь сказано, Платошка?
– На ледянках катается, – буркнула Нелли, хватаясь за шапку. Пускай и не рассчитывают с кем-то видаться без нее.
По широкой деревянной лестнице бегали горничные девушки, разнося свежие простыни, выгребая угли из простывших ночных грелок и золу из печей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
– Придется, однако, Вам запастись терпением, прежде чем сии сокровища подымутся из недр земли.
– Я терпел десяток лет, – печально отвечал Михайлов, и отец Модест сочувственно кивнул.
В отличие от Параши, к разговору прислушивающейся (Катя драила на конюшне Роха скребницею), Нелли заскучала. Мысли ее оборотились к недавнему разговору о Венедиктове.
«Отчего ж он на нас боле не нападает? Не может же он не знать, что мы намереваемся теперь уж его погубить, да все мы вместе и ларец у нас! Вон, как он тогда наскочил – Филипп чуть кровью не изошел!»
«Причин несколько, – отвечал отец Модест. – Одна из них самая простая, но немаловажная. Уж слишком мы далеко, чтобы пытался он нас нащупать. Сие не означает, маленькая Нелли, что оный Венедиктов бездействует ныне. И он приуготовляется к нашей встрече как то в его силах. Забудь сейчас о Венедиктове, Нелли, поскольку вспомнить о нем тебе еще придется».
– Роман! Не уснул ли ты часом, племянник? Леонтий Силыч уж второй раз спрашивает, проходишь ли ты начатки ботаники?
Нелли вздрогнула: голос живого отца Модеста прозвучал куда громче воображаемого.
– Нет вовсе.
– А какова же Ваша учебная программа, молодой человек, и кто ее составлял?
– Частию гуверна… гувернер, частию папенька. Учу я арифметику, Евклидову геометрию первую книгу, французский да немного латынь, родную речь, конечно Ломоносова да Сумарокова вирши, географию городов и стран, рисование да гишторию.
– Вот то, о чем я сокрушаюсь, господа! Толком три предмета полезных да языки, а сколько балласта зряшнего! Вирши! – Михайлов брезгливо повел носом. – Рисованье! Хлам гишторический! Где ж физика? А химия? А вить мы почти на пороге нового века, каковой станет, не сомневаюсь, веком великого развития наук естественных и точных!
– Коли люди отстанут в нем от версификации да гиштории, едва ль на пользу пойдут человекам знания естественные.
– А без гиштории человечество не увидит собственного своего лица! – горячо вмешался Роскоф. – И повторит ошибки прежних дней!
– Мы доживаем век торжества материи над духом, – вздохнул отец Модест. – И нам, людям взрослым, уж не изжить в душах своих печальных его следов, как бы того ни хотели сами. Ласкаюсь, новое поколение будет щасливее.
– Боюсь, здесь уж мне не навербовать волонтеров! – засмеялся Михайлов, усевшийся верхом на грубом стуле, словно мальчишка, играющий в лошадки. – А насколько жизнь цветов и деревьев интереснее человеческой!
Но если отдых и проходил в разговорах, то перегоны с каждым днем становились все тяжелее. Нелли тревожилась, выдержит ли такие морозы изысканный Нард, родившийся в степях. Отец Модест, впрочем, уверял ее, что степные лошади способны переносить тяжелые зимы, но Филипп разделял опасения девочки. Слишком уж тонкокостным было сложение чистокровного ахалтекинца, слишком гладкою золотистая недлинная шерсть. Но покуда вроде бы обходилось.
Михайлов так и прибился, хотя, надо отдать ему должное, не слишком мешал. Другой же дорожный знакомый, юный Сирин, к коему так настороженно отнеслись отец Модест и Роскоф, канул как в воду.
Поразил воображенье Нелли младенец Омск. Собственно, и не город это был, а какое-то бесконечное переплетение множества ровных дорожных перекрестков, кое-где, словно по линейке, еще и подправленное кольями либо натянутыми веревками. Деревянные дома, чаще в один этаж, стояли даже не на каждом из сих перекрестин, а уж чтобы два либо три подряд – и вовсе редко. Но куда ни кинь взор – дома терялись вдали. Но какими наезженными казались улицы меж несуществующих тех домов! Копыта, полозья, следы пешеходов – бесчисленное движение отпечаталось везде. По зимнему времени всякое строительство было остановлено, но жизнь кипела ключом.
Посреди города то там, то здесь громоздились склады лесопилен, на коих работа не утихала.
Путники остановились в новехонькой гостинице, обшитой свежим тесом, рядом с временною деревянною церковкой, прямо посередь города, там, где почти полторы улицы, горизонтальная да вертикальная, были застроены сплошь. Ах, как хороши оказались просторные белые горницы с хорошими печами!
Михайлов убежал с раннего утра в присутствие: надобно было выправлять ему какие-то бумаги.
– Оно и кстати, – отметил отец Модест. – Имело бы смысл нам, Филипп, навестить одного человека из здешних новожителей, он будет полезен в целях дальнейшего пути. Быть может, даже сам соберется проводить нас, коли дела позволят.
– А мне что, не имело б смысла? – встряла Нелли.
– Ты лучше со мной оставайся, – Параша уселась за стол, раскладывая в ряд какие-то белые картоны.
– Это что у тебя?
– Да Леонтий Силыч дал разобрать, – охотно отозвалась Параша. – Вишь, каждая бумажка вдвое сложена, а внутри карман для растенья.
– Как хочешь, Нелли, я думал, ты и без того намерзлась, – отец Модест накинул шубу. – А где наш, при ботанике будь сказано, Платошка?
– На ледянках катается, – буркнула Нелли, хватаясь за шапку. Пускай и не рассчитывают с кем-то видаться без нее.
По широкой деревянной лестнице бегали горничные девушки, разнося свежие простыни, выгребая угли из простывших ночных грелок и золу из печей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205