Ты не даешь мне общаться с ним. Он почти не знает своего отца.
– Потому что этот отец так занят своими разнузданными оргиями, что у него совсем не остается времени на ребенка!
– Да кто в это поверит?
– Я знаю, что это правда!
– С твоим мнением никто не будет считаться. Если ты хочешь уехать, если хочешь устроить скандал и навлечь позор на седины своего отца, если хочешь опозорить отца твоего ребенка, тогда, конечно, уезжай. Я не собираюсь удерживать тебя здесь силой. Но позволь сказать тебе одну вещь – если ты попытаешься увезти моего сына из его законного дома, я позабочусь о том, чтобы вернуть его. Этого потребует суд, и тебе придется подчиниться закону.
– Ты забываешь, что я о тебе знаю. Наверняка ни один суд в мире не позволит, чтобы ребенок рос в доме, где происходят дикие оргии, где его отец предается любовным утехам со служанками…
– Моя дорогая, это случается сплошь и рядом. И потом, все это еще надо доказать. А я сделаю все, чтобы ты не смогла ничего доказать. Если ты готова потерять сына – что ж, тогда действуй так, как ты решила. Но ведь суд может объявить тебя безумной, больной женщиной с воспаленным воображением. Это я тоже могу устроить! С этими словами он повернулся и вышел из комнаты. Итак, я поняла, что отныне пленница в этом доме. Меня здесь удерживает то единственное, что препятствует моему освобождению.
То, что мой муж сказал о законе, – правда. Он все рассчитал: потерять сына – на это я никогда не пойду. Я пребывала в состоянии крайней нерешительности, заявление Обри было совершенно категорично, он не позволит мне взять Джулиана с собой. Это не означало, что моему мужу нужен ребенок сам по себе – просто это был его сын и наследник, которой должен был воспитываться в поместье. Мне также пришло в голову, что таким способом он намеревался отомстить мне.
Теперь я понимаю, что Обри испытывал ко мне смешанные чувства. Он ненавидел меня, но в то же время в глубине его сердца оставались крупицы былой любви. Он, несомненно, когда-то был в меня влюблен. Медовый месяц, проведенный нами в Венеции, оставил в его душе те же теплые воспоминания, что и в моей. Но пагубная страсть к наркотикам оказалась для него слишком сильной. Он хотел, чтобы я полностью разделяла его чувства, а когда я отказалась и ясно дала понять, что презираю его, он возненавидел меня.
Моим самым горячим желанием было выбраться отсюда. Это представлялось таким простым – уйти из дома вместе с Джулианом. Как же я ошиблась в своих расчетах!
Все последующие дни прошли как под пыткой. Джулиан стал мне еще дороже. Как будто это было возможно! Если нас разлучат, его сердце будет разбито так же, как и мое. Одно было совершенно ясно – я перенесу что угодно, но ни за что не расстанусь с моим ребенком.
Мне хотелось бы уехать и пожить немного с отцом, но теперь, после происшедшей между нами сцены, я понимала, что Обри не позволит мне взять Джулиана с собой. Если я захочу навестить Амелию – а она неоднократно приглашала меня, – мне тоже придется ехать без Джулиана. Ясно, что Обри никогда не разрешит мне забрать ребенка из Минстера, так как будет опасаться, что я оставлю мальчика у себя.
Миссис Поллак с тревогой наблюдала за мной.
– Простите, что я так говорю, мадам, но вы сами на себя не похожи, – сказала она мне однажды.
Я заверила ее, что со мной все в порядке, я старалась вести себя так, как будто ничего не произошло. Обри я по возможности избегала, но иногда, когда мы все-таки встречались, он окидывал меня презрительным взглядом, ясно давая понять, что считает себя победителем в нашем споре.
Прошло две недели. Ни разу с тех пор мне не доводилось пережить подобное отчаяние. По ночам я лежала без сна и строила фантастические планы. Они казались мне вполне реальными, и только при безжалостном свете дня я понимала, что они неосуществимы.
Ни о чем другом я была не в состоянии думать, и когда однажды миссис Поллак сказала, что мне не следует ездить в город, я не придала этому никакого значения.
– Случилось несчастье с дочерью торговца льном. Говорят, что это холера. Тут уж кто угодно испугается! Все ведь помнят эпидемию, случившуюся два года назад.
– Ну конечно, прекрасно помню, – сказала я. – Это было ужасно!
– Говорят, что в Англии и Уэльсе уже умерло больше пятидесяти трех тысяч человек, – продолжала миссис Поллак. – Наверняка болезнь завезли эти иностранцы! Я сказала, что тоже так думаю. Разговор на этом закончился, а я опять начала гадать, позволит ли мне Обри погостить у отца и взять с собой Джулиана, если обещать ему и дать торжественную клятву, что мы вернемся?
Так больше продолжаться не может. Но что же мне делать? Я страстно желаю уехать отсюда, но не могу этого сделать без Джулиана. Ну что ж, если по-другому нельзя, я останусь здесь до его совершеннолетия. Я никогда не смогу его покинуть!
Прошло, должно быть, около месяца после той памятной сцены с Обри. Неожиданно пришло письмо из Лондона, почерк на конверте был мне незнаком, а когда я открыла его и начала читать, меня охватила тревога.
«Дорогая миссис Сент-Клер, – прочла я, – я взял на себя смелость написать Вам, поскольку меня беспокоит состояние здоровья полковника Плейделла. Сообщаю Вам, что вчера с ним случился легкий удар. У него немного нарушена речь, а сам он частично парализован. Боюсь, что за этим ударом может последовать другой, который окажется несравненно более тяжелым.
Думаю, Вам следует это знать.
С совершенным почтением
Эдгар Коринт».
Я снова и снова перечитывала письмо. Слова плясали у меня перед глазами, в ту минуту казалось, что если мне удастся зафиксировать взгляд, я смогу их изменить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159