– посетовала Доркас. – Счастье, что у тебя будет прислуга, чтобы готовить пищу и убирать за тобой, когда ты станешь миссис Уэллс. Ты не справляешься ни с какой работой по дому.– Я еще пока не миссис Уэллс! – упрямо возразила Ребекка.Она отбросила назад волосы, которые липли к потным щекам. Время близилось к полудню, и жара становилась невыносимой. На плите кастрюли кипели и исходили паром.– Следи за своими манерами и тогда станешь ею в скором времени.– Но я не люблю Амоса Уэллса! Он ведь… Он более чем вдвое старше меня. Леа имела право сама выбрать себе мужа, и я поступлю так же.Это необдуманное заявление случайно сорвалось с языка. Она знала, что за него последует неминуемая расплата.Красное лицо матери еще более покраснело от кухонного жара и от возмущения. Она вырвала из рук Ребекки миску с очищенными бобами.– Он не стар! Он в расцвете лет. Твоя сестра сознавала свой долг, когда выбирала себе мужа, угодного и папе, и мне. А ты, у которой ни на грош нет ответственности перед семьей, получила возможность наконец порадовать родителей, но все-таки воротишь нос от самого блестящего жениха в округе. Да ты должна быть счастлива уже потому, что такой мужчина вообще обратил на тебя внимание! Если б Леа не была уже замужем, какой замечательной супругой она стала бы для мистера Уэллса… – Доркас горестно вздохнула, жалея об упущенном шансе, и высыпала бобы в горшок, где уже варился ломоть соленой свинины.Зная, как Леа обожала своего жениха, Ребекка засомневалась, что даже послушная во всем матери ее сестра легко согласилась бы предпочесть Амоса и отказать Генри Снейду. Святоша Леа хоть раз в жизни, но проявила бы характер.Ребекка промолчала и стала накрывать на стол. Тарелки были щербатые от долгого и постоянного употребления. Ими семья пользовалась ежедневно, если в дом не приглашали гостей.Громкий стук в парадную дверь и приглушенный торопливый разговор между отцом и каким-то мужчиной заставил обеих женщин торопливо выбежать из кухни, чтобы узнать, в чем дело. Преподобный Синклер выслушивал сбивчивый рассказ Эметта Ваткинса с прииска Пелониса «Греческий».Лицо священника было мрачным, когда он обратился к жене.– На шахте произошел взрыв. Двенадцать шахтеров остались внизу, а еще почти двадцать подняли наверх в тяжелом состоянии.– Пелонис? Это не тот ли малый, что набрал себе в рабочие всякий иностранный сброд – ирландцев, корнуэлльцев и даже желтолицых нехристей? – с отвращением в голосе спросила Доркас.– Большинство из пострадавших китайцы, но не все они язычники. Ты же знаешь, что я обратил в нашу веру несколько семейств в Ольховой расщелине. Мой долг отправиться туда и помочь, чем только смогу.Доркас безнадежно махнула рукой. Ее муж был способен рискнуть здоровьем и даже жизнью ради этих никчемных чужестранцев, и помешать ему она не могла. Быть женой священника подчас означало нести тяжкий крест.– Я поеду с тобой, папа. Я могу помочь раненым, – вызвалась Ребекка.– Нет уж, юная леди! Я категорически против того, чтоб моя дочь общалась с этими грубыми людьми, – вновь подала голос Доркас.– Твоя мать права, Ребекка. Шахтерский поселок – неподходящее место для невинной девушки вроде тебя. – Эфраим был тверд. – Пожалуйста, принеси мне мою Библию. Я отправляюсь сейчас же. – Он обратился к жене. – Доркас, я был бы очень обязан тебе, если бы ты отправилась по домам и попросила женщин нашей общины собрать какие есть лекарства, бинты и одеяла.Ребекку отправили обратно на кухню заканчивать приготовление обеда и держать его на плите, чтобы по возвращении родителей был горячим. Доркас торопливо дала ей указания – что, куда и сколько сыпать приправ, а также загрузила дополнительной работой, чтобы дочь не сидела сложа руки. Сама же она поспешила покинуть дом, предвкушая сладостные долгие беседы с приятельницами и обсуждение последних событий под предлогом сбора лекарств для пострадавших. Приходские дамы обычно обменивались сплетнями, одновременно исполняя свой христианский долг.Ребекка вымыла пол в кухне, вычистила ножи, вилки, довела до блеска и металлическую посуду. Вроде бы все дела по дому были сделаны. Она чувствовала себя разбитой и бесцельно бродила по комнатам, не находя себе места. В такие минуты ее жизнь казалась ей бессмысленной. Лишь замужние женщины обладали свободой посещать друг друга и заниматься какими-нибудь интересными делами. Впрочем, ее не привлекала и перспектива щипать корпию и готовить бинты, в то время как Люсинда Мейбьюри с упоением распространяется о каком-нибудь новом скандале в их церковной общине.– Я хочу быть свободной! – сказала Ребекка сама себе. – Может быть, я даже смогу уехать из Уэлсвилла. Но я не хочу ради этого выходить замуж. Во всяком случае, не за Амоса Уэллса или другого ему подобного жениха, которого мне могут сосватать родители.Но она хотела носить шелковые платья и путешествовать в элегантных спальных вагонах Сентрал-Пасифик, пить шампанское и танцевать все ночи напролет в больших городах на Востоке – обо всех этих заманчивых вещах и развлечениях она, разумеется, знала только из прочитанных книг.Ребекка одернула себя.– Я должна перестать быть такой эгоисткой. Я должна помнить о несчастных, замурованных в шахте, и не забывать о том, насколько их жизнь горька по сравнению с моей. Нечего грезить о развратных удовольствиях, о которых только и болтает Селия.Ребекка поглядела через окно на маленький огород. Жар волнами наплывал с тощих солончаков, простиравшихся за железной дорогой. Там земля затвердела и потрескалась, а почва у них в огороде еще сохранила влагу и оставалась рыхлой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126