За завтраком у них с Яном вспыхнула ссора. Первая настоящая ссора после долгого примирения. Он вознамерился после завтрака ехать в Версаль – второе посещение королевской резиденции после их возвращения из Турени пять дней назад. Таунсенд, естественно, полагала, что будет его сопровождать. Она еще ни разу не побывала в Версале после приезда и уже уведомила принцессу Элизабет, что будет присутствовать на церемонии утреннего вставания, и условилась о нескольких других встречах, которые, согласно этикету, нельзя отменить.
– Ты сам настаивал, чтобы я поддерживала отношения с этими особами, – напомнила она Яну, потрясенная его решительным отказом взять ее с собой.
– Это было раньше... – объявил он без обиняков.
– Раньше чего? Случилось что-то такое, что мне неизвестно?
– Пока нет. Но боюсь, что тебе будет неприятна та атмосфера, которая царит сейчас в Версале. Поэтому я решительно запрещаю...
– Мне надоело выслушивать твои жуткие предостережения о грядущей революции, – перебила его Таунсенд. – Мы здесь уже почти неделю, но я не видела ни малейшего признака беспорядков. Весною Двор тоже был напуган, ходило множество слухов и контрслухов, а также памфлетов, оскорблявших Марию-Антуанетту. Тем не менее все по-прежнему развлекались и развлекаются сейчас. От этого ты и хочешь вдруг меня защитить?
– Да, – коротко подтвердил Ян. И вновь стал тем холодным, неумолимым человеком, которого она так боялась и презирала в ужасную пору их отчужденности.
– Хорошо, – принудила себя произнести Таунсенд, – я останусь там, где, ты считаешь, мне не угрожают те опасности, которые грозят Версалю.
Она капитулировала, но уже не из страха перед ним, а потому, что успела понять: в схватке двух воль – его и ее – не будет победителя.
Каждый из них для этого слишком решителен и упрям. Она распознала самый успешный способ заманить упрямца-мужа в свою постель – пойти на уступки, по крайней мере для виду. И теперь всегда уступала, но так, чтобы он видел, на какую жертву она идет.
Однако на этот раз Ян, вопреки ее ожиданиям, не смягчился. Сухо поклонился и вышел из комнаты, а десять минут спустя она растерянно смотрела, как он удаляется от дома на своем рослом вороном жеребце. Не поцеловал ее на прощание, не пожурил за несдержанные речи, не посулил жаркого примирения по возвращении в Париж...
«Как странно», – думала Таунсенд. А когда завечерело и от него не было никаких известий, ей пришло в голову, уж не стоит за его тревогой нечто посерьезней, чем слухи и глупые бредни.
Сидя за своим вышиванием, яростно работая иглой, она размышляла над политической ситуацией, которую они застали в Париже: граф д'Артуа и граф Прованский, старший из братьев короля, отправлены в изгнание самим Людовиком, потому что парижское простолюдье, осмелевшее после победного штурма Дома инвалидов и Бастилии, фактически назначило цену за их головы. Члены могущественного клана Полиньяков, которые приобрели власть и несметные богатства благодаря полученным от королевы синекурам, спаслись бегством. И хотя Таунсенд не довелось видеть собственными глазами настоящее кровопролитие, но она знала из рассказов Китти о невинных людях, которых чуть не каждый день казнили в Париже и чьи головы носили затем по городу на пиках. А вина их состояла лишь в том, что они служили в министерстве или занимали еще какое-нибудь положение в правительстве.
Ян подтвердил кошмарные рассказы Китти, когда Таунсенд подступила к нему с расспросами. «Несмотря на то, что урожай в том году был отменным, – объяснял он, – города по-прежнему оставались без хлеба, потому что из-за засухи понизился уровень воды в реках и, следовательно, на мельницах замедлился помол. Города все еще страдают от голода, а голод толкает к насилию, так же как то обстоятельство, что половина рабочих рук осталась незанятой. Цены на хлеб подскочили до четырнадцати су, и люди часто целыми днями простаивают в очередях, чтобы получить под конец заплесневелую булку, а то и вовсе остаются ни с чем».
Но какая связь между всем этим и желанием Яна держать ее подальше от Версаля? Беспорядки начались во Франции задолго до их приезда, тем не менее он, не колеблясь, привез ее сюда. Разумеется, насилие не оставляло ее равнодушной. Что и говорить, нет ничего ужаснее тех беспорядков, которые она наблюдала из окна кареты, когда в июле проезжала парижскими улицами.
Теряясь в догадках и все более волнуясь, Таунсенд поднялась со скамьи. Постояла минутку, разглядывая свое вышивание, которое предназначалось в подарок Кейт. Стежки были страшно неровные, в уголке тонкое полотно прорвало там, где в приступе злости она нечаянно проткнула его иглой. При виде этой дырочки она неожиданно расхохоталась – ведь именно этого и могла Кейт ожидать от нее.
Эмиль покашлял у нее за спиной. Таунсенд обернулась все еще с улыбкой на устах.
– Что вам, Эмиль?
– Ужинать подано, мадам.
Таунсенд, приподняв юбки, торопливо взбежала по ступенькам.
– Благодарю вас, Эмиль. Я через минуту буду.
Он хмуро посмотрел ей вслед – его тоже сердило, что Ян уехал без него. Таунсенд задержалась в дверях.
– Пойдемте со мной, Эмиль. Если не возражаете.
Его уродливая физиономия выразила крайнее удивление.
– Подобает ли мне возражать, мадам?
– Я знаю. Но вы, конечно, уже поняли, что я часто поступаю самым неподобающим образом.
Он заметил пляшущие искорки в ее голубых глазах – одну из причин, отчего герцог Войн потерял из-за нее голову.
– Да, мадам. Но вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что я держу себя всегда пристойно.
И он отошел с каменным видом, а Таунсенд легко взбежала по лестнице, весьма довольная своей выходкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109