Но он знал, что ему будет непросто признаться в этом жене. Эти слова никогда не заставят ее забыть нанесенную ей обиду, да она им и не поверит. Слишком часто предавал он ее незамутненную веру в него и ее любовь и обращался с ней так, словно она ничего для него не значила. По жестокой иронии судьбы, именно он имел глупость сам в это поверить.
Ян побрел назад по мосту, перекинутому через замковый ров. Лебеди плескались среди водяных лилий, и он на миг склонился над низким каменным парапетом, наблюдая за ними.
Поверь он в то, что Таунсенд разлюбила его, не колеблясь, вернул бы ей свободу. Но он был не в силах поверить, что сам разрушил всю радость, счастье и любовь к нему, которые переполняли ее юное сердце. Нет, за показным ее равнодушием по-прежнему таятся эти чувства. Он замечал это во взглядах, которые она невольно бросала на него иногда, в ее настороженности, с какой она держалась с ним, и любопытстве, которое всегда пылало в ее чистых голубых глазах, когда их взгляды встречались. Ведь если бы она его больше не любила, ее не интересовали бы ни его планы на будущее, ни где он провел два последних месяца, ни его чувства к ней, если они у него были.
И он верил, что сумеет заставить ее простить его, если снова влюбит ее в себя. У него хватит и ума и решительности, чтобы заново добиться ее расположения. Пусть она дуется и грубит ему, пусть дерзко вскидывает головку и разговаривает с ним с надменностью вдовствующей герцогини Изабеллы Монкриф, которую она иногда напоминала. Он будет терпеливо выжидать и лаской приманивать ее к себе, используя все свое искусство в занятиях любовью – и в любви.
Ян выпрямился, улыбаясь своим мыслям. Он не рассчитывал на быстрый успех, путь предстоял нелегкий, но он с удовольствием предвкушал его, потому что ясно представлял себе, какая сладостная награда лежит в конце его.
19
Был вечер. От конюшен и скотных дворов, расположенных южнее замка, доносилось мычание и блеяние загоняемого на ночь скота. Скрипели колеса повозок, на которых возвращались работники с виноградников по дорогам, обсаженным такими высокими липами, что их кроны образовывали тенистый, прохладный свод. В лесу куковали кукушки, и эти однообразные звуки смешивались с журчанием реки, протекавшей у восточных стен замка. Из распахнутых окон просторной гостиной открывался чудесный вид на темнеющие цветочные клумбы и шпалеры самшитовых деревьев вдоль итальянского сада. Свет дня угасал, были зажжены свечи. Легкий ветерок мягко колыхал бархатные портьеры, по обеим сторонам которых висели фландрские гобелены с изображением трех парок. Молодая герцогиня Войн с книгой на коленях сидела под самым большим из них. Полосатый кот мирно умывался у ее ног, но умчался прочь, размахивая хвостом, едва открылись позолоченные двери, – в комнату вошел Ян Монкриф.
Таунсенд подняла голову. Она не подозревала, что темно-синие портьеры создавали для нее прекрасный фон, на котором она смотрелась как дивной красоты портрет. За последние недели лета солнце высветлило ее волосы и подрумянило щеки, так что она больше не походила на ту бледную, напудренную особу в придворном наряде, какой она была в Версале.
– Что случилось? – испуганно спросила она, видя, что Ян остановился в дверях и пристально смотрит на нее. В воображении ее мгновенно возникли толпы вооруженных пиками людей и пылающие дома на улицах Парижа.
– Ничего, абсолютно ничего. – Справившись с волнением, Ян шагнул в комнату. – Я просто хотел пригласить вас испробовать вместе со мной вино.
Таунсенд, не раздумывая, качнула отрицательно головой. Разделить с мужем стакан вина было делом интимным. Слишком многое может произойти между мужчиной и женщиной за бутылкой вина, да она и не очень-то хорошо переносила алкоголь.
– Вам пора научиться ценить хорошие вина, – сказал он, и она бросила на него быстрый взгляд, заподозрив, что он догадывается о причине ее отказа и это забавляет его. – Настоящий винодел должен уметь отличать свое вино от всех прочих.
– Хорошо, – со вздохом произнесла Таунсенд. Отложив в сторону книгу, она поднялась и оправила платье. – Ради приобретения знаний.
– Разумеется, – самым серьезным тоном подтвердил Ян и посторонился, пропуская ее вперед.
В летнем салоне был накрыт самый большой стол, на котором красовалось множество бутылок и несколько хрустальных бокалов. При виде их у Таунсенд отлегло от сердца. Очевидно, Ян и впрямь хотел лишь преподать ей урок дегустации, ничего больше.
– Среди французских вин наибольшим успехом пользуется сейчас бордо – его пьют в Англии и Шотландии, – говорил Ян. Он ходил вдоль стола, тогда как Таунсенд опустилась на стул. – И так, вероятно, будет и в дальнейшем, хотя Людовик поднял налоги и снизил пошлины, чтобы дать и другим французским виноделам возможность конкурировать на мировом рынке.
– Почему бордо так ценится? Из-за его качества?
– Отчасти. – Он подал ей бокал, плеснув в него немного темно-красного вина. – Оно легко поддается транспортировке. Нельзя и надеяться, что Сезак сможет когда-нибудь отправлять в Англию тоннаж, достаточный чтобы оправдать стоимость перевозки. Даже если нам удастся производить вино такого качества, которое сможет конкурировать с лучшими винами Гиенны и Гаскони.
– Тогда каковы же ваши планы относительно Сезака? – спросила Таунсенд, осушив бокал. Ян немедленно налил ей еще, на этот раз из другой бутылки.
– Я хотел бы ознакомиться со скандинавским рынком и французскими колониями в Африке и Индии. До сих пор экспорт вина в те страны едва поспевал за спросом, и я думаю, что рынок будет продолжать расти по мере того, как будут расширяться колонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109