Елизавета улыбнулась, а Джон холодно посмотрел на него и спросил:— Почему?— Потому что она похожа на точную копию взрослого, только уменьшенную, и это довольно забавно.Только произнеся эти слова, Поуп понял, что то же самое можно сказать и о нем, и униженно замолчал. В комнате воцарилась неловкая тишина. Джон ногой подталкивал чурбан ближе к огню, Елизавета еще более сосредоточенно склонилась над вышиванием, а Александр залпом допил свой стакан портвейна. В конце концов Джон произнес:— Мне все равно, что вы сказали о моей дочери, сэр.Он поднялся и вышел из комнаты. Поуп испуганно последовал за ним.— Он подумал, что я хочу уподобить ее своей уродливой внешности, — прошептал он и прежде, чем Елизавета успела остановить его, выбежал из комнаты, довольно сильно прихрамывая от расстройства.Он нашел Джона в Большой Зале, уставившегося в огонь; его большие квадратные плечи сгорбились от гнева на свою судьбу. Окажись на месте Поупа кто-нибудь другой, он бы на какое-то мгновение почувствовал жалость к этому всеми покинутому человеку, но Александр просто тихо пробормотал: «Тиран», а вслух сказал:— Мистер Уэстон, не уделите ли вы мне одну минуту?Джон обернулся и подчеркнуто наклонил голову, глядя на молодого человека с голубыми глазами и задранным подбородком, стоящего перед ним подобно пришельцу из рая.— Да, сэр.— Я прошу прощения, если вы неверно истолковали мои слова, относящиеся к Мелиор Мэри. Я не хотел никого обидеть.Джон стиснул зубы.— Приберегите свои милые разговоры для моей жены, сэр. Изящные фразы и сладкие речи на меня не действуют.Поуп немного побледнел, но не отступал.— Вы принимаете мои извинения?— Нет, не принимаю, мистер Поуп. Мне кажется, вы злоупотребляете моим гостеприимством.Александр искоса посмотрел на него и произнес:— Но, мистер Уэстон… Я только выражаю свое восхищение вами и вашей семьей.— Мне кажется, это относится только к моей жене.— Помилуйте, что вы имеете в виду?— Я имею в виду, мистер Поуп, ваше жалкое извинение — извинение мужчины, которым вы могли бы быть, но, очевидно, налет разврата все же затронул вашу убогую душонку.Мягкий голос Александра задрожал, но он выговорил эти слова:— Я бы хотел стоять на одном уровне с вами, чтобы иметь удовольствие ударить вас по лицу.В ответ Джон три раза дернул за шнурок звонка.— Уходите немедленно, сэр. И если я услышу что-нибудь об этом деле от вашей замечательной сестры или ее друзей, то не побоюсь сказать им всю правду.— Какую правду? Что Елизавета мечет перед вами бисер, как перед свиньей? Что вы знаете о ее внутреннем мире столько же, сколько дикарь об изящных манерах? Скажите им вашу правду, мистер Уэстон, но будьте уверены, я обязательно скажу свою!— Я не слышу твоего писка, жалкая мышь.— А я — твоего карканья.Ситуация выглядела бы очень трогательно, если не была бы столь нелепой: крошечный щеголь и лишенный всякого воображения сквайр ссорятся из-за любви к женщине, чья страсть беспробудно спит.Но их несчастливые тайные встречи начались случайно, у входа в книжный магазин в Гилфорде. Елизавета уже вышла из кареты и хотела войти внутрь, когда перед ней вдруг появился поэт, как будто ждал там целый день. Он бросил на нее такой страстный взгляд, что она отпрянула.— Боже мой, мистер Поуп! — воскликнула она, закрываясь мантильей с меховой опушкой от февральского ветра и колючего снега. — Куда же вы пропали?Теперь была его очередь удивиться:— Пропал?— Да. Вы не были в Саттоне уже две недели.— А вы разве не знаете, что ваш муж выгнал меня?— Джон? Выгнал? За что?— За то, что я осмелился покуситься на его собственность.Закружились снежные хлопья, а она стояла и смотрела на него, и ее голубые глаза-цветы были исполнены чувств, которые она пыталась скрыть. Поупу показалось, что она впервые по-настоящему смотрит на него. Он погрузился в свои мысли. При всей красоте лица и мелодичности голоса он не мог привлечь женщину внешностью. Он мог очаровать умом и словами, но это не поможет ему сейчас, холодным зимним утром, на безжалостном белом свету.Наконец Елизавета неожиданно задала ему вопрос:— За что вы любите меня?— За то, что вы — солнце, Джон Уэстон — вечная тьма, а я — обезьяна, ведомая красотой к совершенству…Голос поэта замер. Он очень старался блистать умом, но его ясные глаза вызывали жалость.— Не смотрите на меня так. Я понимаю, что я — всего лишь жалкий карлик, глупый и многословный.Елизавету охватило желание любви и поклонения, и в этот момент она полюбила человека, обожавшего ее, и маска безупречного модного гения слетела с лица Александра.Густо падал снег, ложась на капюшон ее мантильи. Она спросила:— Что я должна сделать? Ответ уже был у него на устах:— Спрячьтесь поблизости. Здесь, в двух шагах от дороги, есть кафе. Я буду там в четыре.Елизавета засмеялась, а Поуп вдруг почувствовал, что не может говорить, поднес ее руку к своим губам и позволил себе заплакать.Их любовь была взлелеяна в тепле таинственности. Короткие встречи раз в неделю переросли в ежедневные. Мелиор Мэри много раз сопровождала Елизавету на эти горько-сладкие свидания, попивая шоколад и наблюдая за тем, как крошечный молодой человек так пристально смотрит на ее хорошенькую мать.К неизбежному концу подвела все это миссис Нельсон, одна из представительниц Беркширского комплекта. Вдова, женщина, претендующая на образованность, жадный коллекционер человеческих душ, она считала Поупа частью своей сокровищницы и измучила его бесконечным потоком намеков на свою любовь, плохо замаскированную под жалость.Однажды она, предварительно убедившись, что миссис Уэстон нет дома, посетила магазин в Гилфорде и «случайно» заглянула в кафе, куда зачастили Поуп и Елизавета Уэстон, а затем зашла в Саттон, заметив Джону, как хорошо смотрятся вместе его жена и этот поэт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99