ГЛАВА ШЕСТАЯ Газоны поместья Саттон были освещены тысячами свечей, белый арабский павлин покачивал огромным хвостом на фоне полной луны, музыка и смех наполняли воздух под звездным небом. В Саттоне был праздник.Стояло лето 1717 года, то самое лето, когда Георг I и его двор прибыли на Темзу и впервые услышали музыкальное журчание воды, то лето, когда Великобритания оказалась под защитой только что подписанного Тройственного Союза, то лето, когда дочери Джона Уэстона исполнилось четырнадцать лет и ее надо было представить во всем блеске редкой красоты, которой ее наградил Бог, перед всем графством и католической общиной.К Джону, Елизавете, Мелиор Мэри и Сибелле в тот вечер судьба была благосклонна. Великий землевладелец, в чьих жилах текла цыганская кровь, к концу жизни немного успокоенная той страстью, которую дарила ему жена, стоял у Центрального Входа и приветствовал гостей. Елизавета победоносно сияла — ей снова удалось бросить все светское общество — правда, кроме Поупа — к своим ногам. Да и Сибелла, выросшая в ужасающей бедности, теперь жила в роскоши и, кроме того, знала, что самый таинственный мужчина того времени, знаменитый кутила Джозеф Гейдж влюблен в нее.Но из всей их счастливой семьи, наверное, только Мелиор Мэри чувствовала себя на вершине блаженства — она была прекрасна, и все вокруг восхищались ею. Ее волосы, серебряные, как зимняя луна, глаза цвета только что распустившейся сирени, черные как смоль ресницы и губы, похожие на дикие вишни, приковывали всеобщее внимание. Равных ей не было. Она родилась на свет, чтобы вдохновлять мужчин на подвиги, художников — на шедевры, и была чистым созданием милостивого Господа.И все приехавшие в Саттон в тот вечер восхищались, глядя на нее. Рэккеты, Инглфилды, Блаунты — все, кто так жестоко обсуждал и осуждал ее мать, — каждый по-своему выражал свой восторг: некоторые с завистью, некоторые с удивлением, некоторые — с любовью. А затем все взгляды обращались к Сибелле, которая со своей ясной улыбкой и удивительными волосами цвета чуть зарозовевшей земляники могла бы считаться самой красивой девушкой графства, если бы не названая сестра. И все говорили, что мисс Уэстон и мисс Харт станут самой желанной добычей в округе, и гадали, будут ли они соперницами.Но никто не знал, даже не догадывался, что Мелиор Мэри любит Сибеллу всем сердцем. Наследница дома помнила, что до того, как та приехала в Саттон, ее душу мучило невидимое зло, испугавшее даже Бережного Священника, Мелиор Мэри понимала, что эта спокойная улыбающаяся девушка охраняет ее от злых духов, что в ней заложена какая-то древняя сила. И пока между девочками все было хорошо, ничего страшного не могло случиться с Мелиор Мэри Уэстон.Все у них было общее. Вскоре после приезда осиротевшей девочки старые мансарды, которыми ранее пользовалась леди Уэстон — жена человека, построившего дом, — были переделаны в две спальни. В каждой было по большому светлому окну и уютному камину. Комнаты соединялись дверью, которая почти всегда была распахнутой и закрывалась только в самые морозные ночи, когда девочки лежали в своих кроватях, разглядывая причудливые блики огня, танцующие на потолке, и слушая крики сов, мерзнущих на деревьях в парке Саттон.Пятнадцатилетняя Сибелла считалась образованной, а Мелиор Мэри, бывшая на год младше, — нет. Однако Сибелла все еще посещала вместе с Мелиор Мэри ежедневные уроки, которые впоследствии помогли им в ведении домашнего хозяйства; кроме того, они вместе учились французскому и живописи.Девочки также посещали уроки «изящных манер», которые вел монсеньор Крауз, каждую неделю приезжавший из Гилфорда в бархатном камзоле и пышном парике. Он великолепно танцевал на цыпочках, аккомпанируя себе на скрипке.Раз в неделю Сибелла и Мелиор Мэри брали уроки пения и игры на клавикордах. Их учителем был сеньор Буссони, чья жажда признания была столь велика, что он даже солировал однажды в какой-то опере, но оперного певца из него так и не вышло. После такого провала он впал в депрессию и ужасно потолстел, поэтому, глядя на него, трудно было сказать, в состоянии ли он вообще что-либо делать. До того как начать преподавать, он помогал жене — владелице магазина модных товаров — и, удерживая на своем необъятном животе несколько шляпных коробок, умудрялся одновременно мурлыкать под нос отрывки разных мелодий.Что касается чтения и письма, то обе девочки настолько преуспели в них, что обычные уроки были уже не нужны, поэтому им разрешили заниматься самостоятельно, предоставив в полное распоряжение библиотеку Джона Уэстона.Все это было их новой жизнью. Но главная прелесть состояла в том, что они были красавицами высшего света. Не маленькими девочками, а прекрасными юными женщинами, пользующимися неимоверным успехом.Несмотря на важность случая, в тот вечер некоторые приглашенные отсутствовали. Самой старшей из них была мать Джона, прикованная к постели болезнью, которую она сама называла «слабое сердце». Однако, не обращая внимания на свою немощность, старуха ела трижды в день и в промежутках еще несколько раз закусывала, а ее маленькая собачка лежала рядом, вынюхивая, нет ли лакомых кусочков и для нее.Сэр Уильям Горинг тоже не приехал, так как не желал больше общаться с «грешниками этого дома», как он называл Уэстонов. С его уст еще обильнее, чем прежде, лились слова о воле Божьей, а глаза в это же самое время светились похотью. Он жил на необитаемом и пустынном острове собственной жестокости.Также на празднестве не было обоих братьев Гейдж. Виконт — старший брат — был изгнан из общества, поскольку отрекся от католической веры, что, в сущности, произошло из-за пустяка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99