Священникам вменили в обязанность отчитаться, кто из их прихожан не посещал церковь во время бунта. За поимку вождей, участвовавших в восстании, были назначены баснословные суммы. За голову Чарльза Стюарта было обещано тридцать тысяч фунтов; немного меньшие, но тоже внушительные суммы — за таких видных бунтовщиков, как Мюррей, Камерон, Гленгарри, Эрдшил. Отряды английской инфантерии и драгун постоянно прочесывали едва ли не всю Шотландию. Последний оплот Лохела — форт Ахнакарри сровняли с землей, самому же Лохелу вместе с друзьями приходилось скрываться в пещерах. Во всей Шотландии, пожалуй, не осталось деревни, которая не была бы разорена до нитки, всюду полыхали костры — Камберленд задался целью сделать все, что можно, чтобы навеки уничтожить бунтарский дух Шотландии. Меньше всего герцога волновала справедливость предпринимаемых им мер — невиновных наказывали наравне с виноватыми. Поскольку пленных было слишком много, чтобы устраивать процесс над каждым, суд вершили по жребию над каждым двенадцатым. Остальным, если они могли выкупить себя, даровали свободу с условием пожизненной высылки из Шотландии, если нет — грузили на корабли и отправляли в отдаленные колонии в качестве рабов.
Среди казненных было четыре пэра — их в знак «особой милости» не вешали, а отрубали головы. Одним из этих несчастных был граф Килмарнок — тот самый, с чьей женой развлекался перед фалкиркским боем генерал Хоули. Ходили слухи, что графа выдал не кто иной, как лорд Джордж Мюррей в обмен на помилование. Поговаривали также о том, что леди Килмарнок удалось бежать из-под конвоя, подсыпав конвоирам в вино лошадиную дозу опиума.
Энни чувствовала себя так, что, пожалуй, не отказалась бы теперь от этого вина… Она знала, что Камберленд вскоре «пожалует» в четвертый раз, будет соблазнять ее хорошей едой, чистой постелью, горячей ванной… Энни не знала, сколько это еще будет продолжаться, на сколько хватит ее сил и терпения. Король дал Камберленду полную свободу делать с бунтовщиками все, что тому заблагорассудится, но после полутора месяцев непрерывных казней герцог, желавший подавить дух «смутьянов», добился лишь обратного эффекта — чем больше он свирепствовал, тем больше ответной ненависти вызывал. Дело дошло до того, что «мясника Билли» стали клеймить уже в лондонских газетах, а английский парламент начал обсуждать вопрос, не слишком ли жестоко подавляется шотландское восстание.
Это, очевидно, немного подействовало на «Билли» отрезвляюще, и он даже отпустил леди Драммур и еще шестнадцать знатных женщин из тюрьмы под домашний арест. Как знать, может быть, черед дойдет и до Энни… А пока ей оставалось лишь терпеливо ждать и стараться не падать духом. Но с каждым днем это становилось все труднее…
За ней пришли посреди ночи. Услышав сквозь сон скрип дверных затворов и лихорадочно сев на нарах, Энни увидела над собой две темные фигуры. Подняв ее грубым рывком, они связали ей руки, забили в рот кляп и напялили на голову холщовый мешок.
Энни пнула было одного из них ногой, но мощный удар в висок заставил ее почти потерять сознание. Энни с трудом осознавала, как ее вывели из камеры, долго вели бесконечными коридорами, заставили пройти через какую-то дверь, столь низкую, что ей пришлось скрючиться в три погибели… Затем ее босые ноги ощутили ночной холод, уши уловили храп коней. На плечи ее накинули какой-то плащ, а может, просто одеяло и усадили на лошадь.
— Держись! — прикрикнул на нее один. — Я сказал, держись на лошади, сука, а то перекинем тебя через седло, как труп!
— Да она, почитай, уже труп, — проворчал второй. — Черт побери, далеко нам тащиться? Холод собачий, я уже закоченел до костей! Почему нельзя ее прямо здесь, какая разница…
— Нельзя, братишка, приказано до леса. Не будем терять времени, садись, поехали.
Лошади тронулись. Энни пыталась что-то разглядеть сквозь довольно редкую ткань мешка, но все, что могла видеть, — лишь свет фонаря в руке одного из конвоиров.
«Что ж, — думала она, — рано или поздно это должно было произойти. Очевидно, Камберленд, потеряв терпение, махнул рукой и решил не устраивать никакого суда…»
Энни вдруг вспомнилось, как Джеми и Робби показали ей человеческий череп, который обнаружили, копая колодец. Череп смотрел на Энни пустыми глазницами, словно безмолвно вопрошая ее о чем-то. Нижняя челюсть отсутствовала, в виске зияла дыра — очевидно, этот человек был убит ударом камня или кинжала в висок. Когда-нибудь, лет через десять или через сто, кто-то, возможно, так же наткнется на ее череп и не будет знать, чей он…
Энни крепче вцепилась в поводья. Веревки, стянувшие запястья, резали их в кровь, закоченевшие пальцы одеревенели. Башмаки Энни давно уже выменяла на краюху хлеба, превратившаяся в лохмотья юбка почти не согревала. Каждый шаг коня отдавался болью в измученном теле, но по крайней мере эта боль не давала Энни окончательно отключиться. Энни знала Инвернесс как свои пять пальцев и чувствовала, по каким улицам она сейчас едет. Вот они уже выехали из города…
Послышался приближающийся стук копыт, по которому Энни поняла, что к ним присоединились с полдюжины всадников. О том, чтобы попытаться сбежать, не могло быть и речи. Впрочем, что ей терять — конец один…
— Не вздумай бежать, крошка! — усмехнулся кто-то, словно прочитавший ее мысли. — Эти люди были под Фалкирком и вряд ли откажут себе в удовольствии всадить в тебя пулю. Хотя что до меня, то я бы предпочел засадить в тебя кое-что другое…
Энни узнала этот голос — и перед ее мысленным взором встала отвратительная физиономия с бельмом на глазу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98