Надо сделать так, чтобы в это время ее просто не было в городе. Беатрис, позови миссис Бишоп. Скажи, что Аннели уезжает на неопределенный срок на море, и вели ей немедленно уложить вещи.
Аннели мгновенно сникла.
— На море?
— Твоя двоюродная бабушка Флоренс стара, как и ее дом. Может, несколько недель в ее компании, где самое интересное занятие, на которое ты можешь рассчитывать, — это скреплять известью кирпичи, убедят тебя, что твоя жизнь в Лондоне не так ужасна, как ты думаешь.
Аннели, которая сидела в кресле, всем телом подалась вперед.
— Я никогда не говорила, что жизнь здесь ужасна! Леди Уитем тоже подалась вперед и посмотрела в глаза своей непокорной дочери.
— Поедешь в клуб?
Аннели напряглась.
— Нет.
— Тогда отправляйся к своей бабушке Флоренс и будешь пребывать там, пока не придешь в чувство. В отчаянии Аннели обратилась к отцу:
— Папа!
— Персиваль… — Голос леди Уитем проскрипел, как ногти по шиферу. — Ты прекрасно знаешь, сколько сил я приложила, чтобы выдать ее замуж за лорда Бэрримора. Это такая блестящая партия! Так что, если скажешь хоть слово в ее защиту, я прикажу миссис Бишоп собрать заодно и твои вещи. Или мои, это не имеет значения. Я под одной крышей с тобой не останусь, если ты вступишься за Аннели.
Персиваль положил газету на колени. Его голубые глаза на мгновение задержались на волевом подбородке жены, прежде чем он бросил недовольный взгляд в сторону дочери.
— Говоришь, он тебе неприятен, потому что не смеется? Моя дорогая девочка, мы прожили с твоей матерью тридцать лет, у нас прекрасная семья, но я не помню, чтобы у меня когда-нибудь появилась причина для смеха. Каждый занимается своим делом, в этом и состоит его жизнь. Пожалуйста, послушайся маму. Перестань нести вздор и пойми: либо ты выйдешь за мистера Балтимора…
— Бэрримора, — уточнил Энтони. — Не имеет значения. Либо ты выйдешь за него, будешь жить в роскоши в одном из его тринадцати поместий и делать что в голову взбредет до конца дней своих, либо начнешь прямо сейчас паковать вещи для поездки в Бриксгем, чтобы через день-другой, когда станет невмоготу, вернуться обратно и помочь маме и сестре подготовиться к твоей свадьбе. Энтони, — он подождал, пока сын повернется к нему, — ты читал утреннюю газету? Веришь ли, в палате опять дебаты по поводу того, что делать с этим пройдохой Бонапартом. Они проявили снисходительность, отправив его в ссылку на Эльбу, и посмотри, что получилось. Сто дней войны и десятки тысяч крепких английских солдат, погибших при Ватерлоо. И за что? За почетную капитуляцию без последующего наказания? Готов поспорить, этот идиот, наш хваленый министр иностранных дел, с глупой улыбкой вымаливал акт милосердия — ведь на той же странице Веллингтон пишет, я цитирую: «Он преступил черту правовых гражданских и общественных отношений, он преступник, он враг человечества». Какие слова! Повесить надо этого подлеца! И как только земля его носит!
Не дожидаясь ответа, Персиваль снова углубился в газету, где высказывались предположения о том, в каком месте причалит английский корабль «Беллерофонт» со сдавшимся корсиканским чудовищем на борту.
Аннели рассеянно слушала обличительную речь отца, лихорадочно думая о том, как бы самой избежать ссылки на ветреное побережье Девоншира. Единственное, что могло ее спасти, — это поездка в клуб с ненавистным ей лордом Бэрримором, но на это Аннели не могла согласиться и предпочла ссылку.
Как долго ей здесь придется пробыть? Неделю? Две? Ведь если она надолго исчезнет из Лондона, пройдет слух, что родители отправили ее куда-то, да еще среди ночи.
Аннели вытерла насухо ноги и посмотрела на свое отражение в зеркале, стоявшем у кровати. Ласковое солнце придало ее слегка растрепавшимся на ветру густым темно-каштановым волосам золотистый оттенок. Щеки горели. Будь она сейчас дома, мать позаботилась бы о том, чтобы горничная сделала ей компресс из молока и огуречного сока, отчего ее лицо снова стало бы нежным и белым. Мать ужаснулась бы, узнай она о прогулках дочери по берегу ранним утром без шляпы с широкими полями, защищающими от солнца. Не говоря уже о том, что ее дочь, благовоспитанная молодая леди, не только видела, но и трогала полуголого моряка. В этом случае Аннели дали бы целую кучу слабительных таблеток и поставили пиявки, чтобы вывести всю эту скверну из организма.
И в то же время ее мать, такая щепетильная, следила за тем, чтобы вырезы на платье Аннели были волнующе-глубокими, а ткань — прозрачной, позволяющей рассмотреть форму ног. Мать порицала женщин, которые подкрашивали соски, и в то же время требовала, чтобы дочь носила легчайшие шали, через которые в холодную погоду соблазнительно проглядывали соски.
Аннели поежилась от холода и тут вспомнила, что она совершенно голая. Она быстро надела платье из плотной хлопчатобумажной ткани, с высокой талией, выгодно подчеркивающее ее стройную и рослую фигуру. Его бледно-зеленый цвет идеально гармонировал с золотистым оттенком ее волос. Нескольких взмахов щеткой было достаточно, чтобы укротить непослушные кудри. Она сунула ноги в сухие туфли и поспешила к лестнице, ведущей на второй этаж.
Бабушка все еще завтракала, держа в своих сухоньких пальцах печенье, которым усердно собирала жир с тарелки. Увидев Аннели, она промокнула губы салфеткой и потянулась за тростью.
— Мне только что доложили, что твой голый мужчина сейчас находится в кухне, — сказала она, поднимаясь. — Он все еще дышит и, по словам Милдред, весьма решительный тип. Пойдем посмотрим?
Аннели предложила руку бабушке, на которой было черное бомбазиновое платье с высоким воротником, расшитым бисером, и такими же манжетами, еще десятка два лет назад вышедшее из моды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88