СТАРЫЙ ДРАКОН


Дракон проснулся под вечер, когда солнце уже почти скрылось за пиками
окрестных гор. Впрочем в его пещере темно было в любое время суток. Солнце
не заглядывало сюда, а языки пламени, которые изредка испускал хозяин
пещеры, гасли, погрязая, среди потемневших от многолетней копоти стен. Да
и испускал эти языки хозяин все реже и реже.
Вообще-то, проснулась только средняя голова дракона. Правая спала не
просыпаясь уже года четыре, а левую он потерял давно, много-много лет тому
назад, в битве с другим драконом. Тот, впрочем, потерял все свои головы.
Средняя голова проснулась от странного чувства, напоминающего голод,
только побаливало чуть выше и левее чем обычно. В последнее время у
старого ящера вообще много чего болело.
От этого непривычного ноющего ощущения где-то в глубине чешуйчатого
тела зародилось смутное беспокойство. Что-то было не так, вот только
старый змей не знал, где искать. Он издал глухой рев и заворочался,
пытаясь устроится поудобнее на своем лежбище из трухи и костей, куда
щедро, как в тесто изюм, было намешено золото. Но неприятное ощущение
росло и в конце концов чудовище поднялось и поползло к выходу из своей
каверны. Старая, обвислая от времени, шкура ящера скребла по скале, так
что на камнях оставались чешуйки, каждая размером с голову хорошего быка.
Когда старый монстр показался на поверхности, уже почти совсем
стемнело. Последние лучи солнца прятались на западе, на востоке в полную
силу светили звезды. Конечно, никакой девственницы у жертвенного столба не
оказалось, да дракон и не надеялся ее застать - время было не урочное. По
подсчетам людей, что жили внизу в долине, старому змею полагалось проспать
еще месяца два-два с половиной. В последнее время он вообще редко хотел
есть - наверно, потому что почти не двигался.
Волоча за собой не желавшую просыпаться голову, дракон медленно вылез
на поверхность и огляделся. Далеко внизу тусклыми огоньками светился
небольшой город. Люди, платившие дракону дань, снабжавшие его пищей. Вот
уже триста лет, как змей не видел никого, кроме людей. В молодости он
любил погонять их погонять их по пастбищу. Это было весело. Долина внизу и
была его пастбищем, охотничьим угодьем.
Люди... Дракон даже любил их по своему, конечно, по драконовски, как
хороший пастух - овец. Они были для него больше чем пищей - жизнью. Левую
голову дракон потерял подравшись со своим родичем, посмевшим забраться в
город, город который принадлежал ему.
Впрочем, за сто последних лет дракон отвык и от людей тоже, кроме
тех, разумеется, кого он находил исправно привязанными к жертвеннику.
Напрягшись, он попытался встопорщить свои спинные пластины. Некоторые
поднялись, остальные остались полуопущенными. Змей поднял вверх свою
среднюю голову (правая бессильно болталась), и издал долгий протяжный рык,
выпустив попутно в небо большую струю дыма. Рык прошел, а Странное чувство
несоответствия осталось. Тогда, поддев спящую голову и взвалив ее на шею
здоровой(это было легко, потому что за последнее время спящая как-то
усохла в размере и съежилась), монстр тяжело оперся на когтистые лапы и,
переваливаясь, медленно сполз с уступа перед пещерой. Этого ящер не делал
уже давно.
Тревога и ощущение чего-то неотвратного, что приближалось, поднимаясь
из глубин чешуйчатого тела, заставили его двигаться. Куда двигаться дракон
не знал и выбрал путь самый простой и верный - вниз, в долину, в город.
Ему, вдруг, захотелось вновь, как в молодости, увидеть людей, которых он
привык называть своими. Быть может, в старой зверюге заговорила
ностальгия.
Когда дракон был молод, он летал. Со временем суставы крыльев
закостенели и он уже не рисковал подняться в воздух. Теперь же, после
долгого безвылазного сидения в пещере, крылья окончательно отсохли, то,
что от них осталось, уже не могло обмануть кого-бы то ни было. Так что
дракон двигался ползком, оставляя жирный, четкий след - канаву, которую
пропахал собственным пузом. Драконы растут всю жизнь и никогда не
останавливаются, поэтому сейчас старый змей стал таким, что уже не мог
оторвать брюхо от земли. Да он и двигался-то с трудом. По краям траншеи
лежали отслоившиеся чешуйки, нередко - целыми гроздьями.
Далеко внизу забил колокол. Это кто-то из стражи заметил
приближающегося зверя.
А дракона мучила одышка. За последние несколько сот лет, когда жители
города кормили его, он отвык двигаться и теперь буквально задыхался.
Ноющая боль, которая выгнала чудище на улицу из теплого логова, не только
что не утихла, стала еще сильнее и перекинулась на лопатку.
Дракон полз не быстро, он вообще не был способен уже делать что либо
с должной драконам стремительностью. Но, конечно, людям, следившим за его
приближением, казалось что монстр мчит к ним со скоростью, внушающей ужас.
Церковные колокола подхватили набат, в городе началась паника.
Дракон давно перешел с жалкого подобия рыси на шаг. Несколько раз по
дороге ему приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Облезшие бока
гулко вздымались, как у загнанной кобылы. Последние сотни метров он еле
прополз, так и не заметив потерявшую от страха сознание девственницу,
которую городской глава спешно приказал привязать к одинокому дереву у
развилки. И даже не потому, что поднявшее его чувство в корне отличалось
от голода, а из-за того, что вдруг стало противно думать о еде.
1 2