– Он тоже журналист, – прибавляет она.– Правда? В какой газете?– Работает в Токио. На «Интернэшнл Геральд Трибьюн».Странно, что Эмма никогда об этом не упоминала. Я всегда был уверен, что она дочь ученого.– У вас хорошие отношения?– Он мой лучший друг, – отвечает она, – и он хорошо пишет. Действительно хорошо. – Она бросает на меня неуверенный взгляд поверх очков. – Очевидно, я этого не унаследовала. Поэтому и стала редактором. Где нам съезжать с шоссе?На Эмме броские оранжевые сандалии, но накрашен только один ноготь на ноге – на нем нарисовано красное сердечко, если не ошибаюсь. Что бы это могло значить?Она замечает мой взгляд и говорит:– Это синяк, Джек. Я придавила палец креслом-качалкой.Моя мать всегда была лихим водилой и обладала талантом договариваться с полицейскими – ей не выписали ни одного штрафа за превышение скорости. Когда я был маленьким, она каждое лето возила меня в Маратон, и по дороге нас обязательно тормозили раза два-три. Мы всегда останавливались в убогих мотелях с видом на залив, по утрам брали напрокат небольшой вельбот и ныряли или ловили люцианов в мангровых зарослях. Я не мог поймать ни рыбешки, но матери всегда везло, и мы возвращались на пристань с полным ведерком улова. Я не помню точно, почему и когда именно мы прекратили проводить отпуск таким образом, но, возможно, причиной тому стал бейсбол и девочки. Теперь, когда они с Дэйвом перебрались в Неаполь, мама рыбачит в искусственных озерах на полях для гольфа. Однажды она позвонила мне и рассказала, как поймала девятифунтового снука на блесну; предложила выслать мне «ФедЭксом» кусочек филе в сухом льду. Дэйв, объяснила она, ест только красное мясо.И все равно она его любит.– Здесь съезжаем, – говорю я Эмме, которая тут же начинает перестраиваться на сумасшедшей скорости.– Направо или налево?– Налево. Угадай, кто приходил в редакцию вчера днем. Рэйс Мэггад собственной персоной.– Снова? – Эмма соблазнительно хмурит брови.– Мне кажется, он остался недоволен нашим разговором. Он требовал, чтобы я заранее показал ему некролог Макартура Полка…– Который ты еще не закончил?– И даже не начал! Я сказал ему, что он ни при каких обстоятельствах не увидит его до публикации. Правила есть правила.– Он президент компании – и ты ему отказал?– Категорически. Эмма, через два светофора снова налево.Она покусывает нижнюю губу – задача, которую я (вот оно, опять начинается!) с радостью взял на себя.И как он отреагировал? Он говорил про меня? – продолжает расспрашивать она.Было время, когда я не колеблясь сказал бы Эмме, что президент компании все время перевирал ее имя, но теперь я не решаюсь.– Он скоро вызовет тебя для разговора, – отвечаю я, – по поводу моей наглости и все в таком духе. Но он выдал мне шикарную цитату для статьи. У Старины Полка от смеха артерии полопаются.– Черт побери, Джек, – говорит Эмма.– Да ладно тебе. Ты легко справишься с молодым Рэйсом.– Не в этом дело. Зачем ты постоянно напрашиваешься на неприятности?– Потому что он сноб, пижон и набитый деньгами долбаный яппи. К твоему сведению, он загоняет в гроб нашу газету и еще двадцать шесть других.На это она говорит:– Послушай, только из-за того, что ты поставил крест на своей карьере…– Поосторожней с заявлениями, девушка!– …не означает, что у тебя есть право подставлять и меня. Подставлять? Серьезное обвинение. Обычно Эмма куда сдержаннее. При всем разнообразии планов по спасению ее от журналистики, я никогда не думал вредить ее карьере.– Ты думаешь, я до конца дней своих хочу этим заниматься? – продолжает Эмма. – Редактировать статьи про умерших деятелей и разные цветочки? (Эмма по совместительству еще и редактор раздела Садоводства.)– Но Мэггаду не в чем винить тебя! Он же сам боится меня уволить, – возражаю я. – Его адвокаты думают, что это будет выглядеть как месть после того собрания акционеров. Они опасаются, что это привлечет ненужное внимание в деловых кругах.– Они боятся, что ты подашь на них в суд, – отрезает Эмма.«Универсал», набитый галдящими детьми – видимо, футбольная команда начальной школы, – заглох на светофоре аккурат перед нами. А может, родитель не выдержал осады и бросил штурвал. Чтобы успокоить Эмму, я решаюсь на откровение:– А что, если я намекну, что совсем скоро перестану отравлять тебе жизнь? Не могу точно сказать, когда это произойдет, но произойдет непременно.– О чем это ты?«Универсал» трогается, Эмма жмет на газ и почти влетает ему в бампер. Меня так и подмывает поделиться с ней деталями восхитительного предложения, которое сделал мне Макартур Полк, но старикан запросто может передумать – или даже забыть про меня – благо на смертный одр он пока не собирается. Более того, я не поручусь, что Эмма не передаст мои слова молодому Рэйсу Мэггаду III, если тот начнет закручивать гайки:– Ты ищешь работу? – спрашивает она, пристально глядя на меня.– Сбавь обороты. Нам в тот бело-синий дом.– Джек, ответь мне!Она подъезжает к дому Дженет Траш, жмет на тормоз и срывает солнечные очки. Мне не остается ничего другого, как поцеловать ее в губы, очень быстро. На этот раз по морде я не получаю.– Пошли, – говорю я, вылезая из машины, – займемся-ка журналистикой.
Побитая «миата» Дженет припаркована у дома, но на мой стук в дверь никто не открывает. Эмма говорит, что надо плюнуть на это дело и приехать позже, но у меня плохое предчувствие – на дверном косяке свежие следы взлома. Я аккуратно поворачиваю ручку, и она остается у меня в пальцах.– Что ты делаешь? – вопрошает Эмма.– А на что похоже?Я шагаю внутрь – и меня прошибает холодный пот. Квартира ограблена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111