Сверкая на солнце, взлетали и опускались лакированные полицейские дубинки.По толпе прошел гневный ропот, по всей колонне пробежала волна, словно она действительно была живым колеблющимся телом змеи. Люди, теснимые спереди, отступили на один-два шага, но тут же, ломая ряды, бросились вперед.Словно паруса в шторм, развевались знамена. Над головой просвистели булыжники. Где-то с резким звоном вылетело стекло.– Вперед, ребята!– На завод!– Долой штрейкбрехеров!В толкучке Дика и Энн швыряло из стороны в сторону. Трудно было понять, куда тебя несет, вперед или назад. Одно было совершенно ясно: полицейские дубинки, которые, словно цепы, молотили направо и налево, мелькали все ближе и ближе.Энн начало мутить от страха. Она столько читала о битвах… и все-таки сейчас ей больно было видеть – впервые в жизни, – как люди, охваченные жестоким гневом и обуреваемые ненавистью, сражаются друг с другом не на жизнь, а на смерть. Это было страшное зрелище. Несколько демонстрантов уже лежали на мостовой. Видна была кровь. А полицейские все продолжали нажимать, их дубинки гуляли по головам, плечам рукам…Рабочие – мужчины и женщины – сражались отчаянно, но, безоружные, не могли противостоять напору полицейских, которые теснили их шаг за шагом. Полицейские вырывали из рук людей флаги, ломали древки, с треском раздирали на куски материю. Затем последовала борьба вокруг знамени, но его удалось спасти, передав над головами в хвост колонны.В дверях магазина сгрудилась кучка зевак. Сержант и констебль с руганью выставили их оттуда на мостовую.– Вон отсюда! Вы… этакие!На самой середине улицы пристроился какой-то человек с фотоаппаратом; он хладнокровно фотографировал двух полицейских, избивающих поверженного наземь стачечника. Сержант вырвал у фотографа из рук фотоаппарат и наступил на него сапогом.– Послушайте, вы не имеете права… В свободной Англии… Я буду жаловаться!– Сколько угодно, – невозмутимо ответил сержант, заламывая ему руки за спину. – Вы арестованы.– Вы не имеете права…– Не имею права? Неужели? Вы мешали мне при исполнении служебных обязанностей. Эй, Хэррис, пихни в карету эту грязную свинью!Дик и Энн отступили вместе с последними демонстрантами под безжалостным натиском полицейских дубинок. Дик чуть не рыдал от ощущения собственного бессилия.Они вернулись в помещение комитета. Вскоре пришел Джо и с ним еще два-три стачечника. Он долго сидел, не произнося ни слова. Видно было, что у него дрожат руки.Потом пришла Уин. Глаза у нее горели, а на лбу была шишка величиной с куриное яйцо.– Билла арестовали. И Фрэнка, и Джима. Надо подумать о деньгах, чтобы внести за них залог.Заглянул мальчишка-газетчик и швырнул на стол экстренный выпуск «Аркли ивнинг пост». Огромными жирными буквами поперек всей полосы стояло: ВОЛНЕНИЯ НА АВИАЦИОННОМ ЗАВОДЕ В АРКЛИ«Возмутительные выпады разнуздавшейся черни». – «Полиция, чтобы очистить улицу, была вынуждена пустить в ход дубинки», – с отвращением прочла вслух Уин.– Сволочи! – выругался Дик.– Все равно мы победим! – сказала Уин, и в голосе ее прозвучала вера в правоту своего дела. Глава пятнадцатаяНевинные овечки – Выйдем на улицу, – предложила Энн. – Может быть, на свежем воздухе что-нибудь в голову придет.– Ну что ж, пошли, – нехотя согласился Дик, поднимаясь вслед за сестрой. – Что-нибудь придумала?– Пока нет.Они понуро брели по Рыночной площади.– Ну чем мы-то с тобой можем помочь? – сказал Дик. – Мы ровным счетом ничего не знаем, и мы не рабочие, даже не жители Аркли…– Ты повторяешь сказанное Джо в самом начале, когда мы присоединились к бастующим. Но ведь вышло так, что мы смогли принести пользу.– Вот если бы Лайэн был сейчас здесь! Он бы не растерялся. Выдал бы себя за главного констебля полиции или придумал что-нибудь еще.– Но его нет, – прервала Энн, – и мы сами должны что-то придумать. Давай-ка лучше подумаем, что бы сделал Лайэн, будь он здесь.Несколько минут оба шагали в полном молчании и успели обойти всю Рыночную площадь. Они были настолько поглощены обуревавшими их мыслями, что чуть не попали под колеса грузовика.– Придумала! – неожиданно воскликнула Энн.– А ну-ка, выкладывай!Предусмотрительно оглядевшись по сторонам, не подслушивает ли кто, Энн принялась излагать свой план. Время от времени Дик прерывал ее, чтобы уточнить и вставить что-то от себя.– Значит, – заключил он, – все будет зависеть от того, согласятся ли штрейкбрехеры бросить работу, узнав всю правду.– Уин также рассчитывает именно на это. Она говорит, что хозяева завода внушили им что-то такое насчет секретного правительственного заказа. Им и в голову не приходит, что они просто крадут работу у других рабочих, и, если им открыть глаза, они тоже примкнут к забастовке.– Ну что ж, давай попробуем. Хуже не будет.– Но тут есть одна загвоздка, Дик. Разве ты не видишь?– Какая?– Для нас это означало бы лезть прямо черту в лапы. Ведь если мы все это устроим, нам не миновать полиции, начнутся расспросы, и, значит…– … водворят в проклятый «Мон Плезир», к дядюшке Монти, – мрачно закончил Дик. – Ты права, девочка, но другого выхода нет. Никто, кроме нас, не может это сделать. Значит, мы должны.– Хорошо. Если ты согласен, я готова.Дик посмотрел на часы на башне городской ратуши.– Сегодня уже поздно. Надо еще объяснить Уин, а потом отработать сверхурочные на этом старом стеклографе. Раньше чем завтра к утру не управимся.– Но и не поздней, – мрачно заметила Энн. – Помнишь, Джо сказал: если забастовка не будет выиграна до конца недели, она проиграна. Многие не выдержат, потянутся к станкам, и все рухнет, как айсберг в лучах солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38