Курпача узкое ватное одеяло.


– Но… – замялся Акбар.
– Что «но»? – спросила я.
– Ведь позвоночник может искривиться, – вздохнул Акбар.
– Ну-ка, Бахадырчик, подними рубашку и покажи, что позвоночник у тебя прямой! А то этот упрямец и не сядет, – сказала я.
– Искривление позвоночника можно определить только с помощью рентгена, – обиженно ответил Акбар.
– Ну да, конечно, – улыбнулась я, чтобы его успокоить. – Твой же отец хирург…
Но тут Бахадыр прямо-таки ошарашил нас.
– В лунные вечера, сидя за этим столиком, я пишу стихи, – сказал он.
– Да ну? – удивилась я. – Почитай что-нибудь!
– Сначала надо сделать уроки, – насупился Акбар.
Но я назло ему стала подзадоривать Бахадыра:
– Читай, читай! Уроки потом… Может, придет время – и мы будем гордиться нашим поэтом Бахадыром Джалиловым.
– Только не надо смеяться, – взмолился Бахадыр.
– Ладно, мы будем плакать, – пошутила я.
Акбар, рассердившись, раскрыл учебник и сделал вид, что читает. Я же нарочно уставилась на Бахадыра.
Он достал из-под курпачи старенькую тетрадку и срывающимся от волнения голосом стал читать:

Где вы, мамочка моя?
Неужели больше я
Никогда вас не увижу,
Никогда вас не услышу?
Я готов все-все отдать,
Чтоб хоть раз вас повидать!..

Акбар, до этого делавший вид, что не слушает, отложил книгу, о чем-то грустно задумался. На ресницах его – я бы никогда не подумала! – блеснули слезы. А у меня будто в горле что-то застряло, и я не знала, куда деть глаза. Бахадыр, закончив чтение, спрятал тетрадь. Когда он уселся на курпачу, Акбар осторожно спросил: – Тебе очень трудно, да?..
Бахадыр ничего не ответил, только вздохнул.
Чтобы хоть как-то ободрить его, я сказала: – Держись, Бахадыр. Только оставь эти грустные стихи. Их все равно нигде не. напечатают. А то у таких, как Акбар, всегда подушки будут мокрыми.
– Нет, нет! – запротестовал Акбар. – Стихи получились настоящие, искренние… А ты хоть и девчонка, сердце у тебя каменное. Не зря тебя, видно, назвали Угилой.
– Да бросьте вы! – вмешался Бахадыр. – Давайте лучше делать уроки.
Мы молча уткнулись каждый в свой учебник. Занятая своими делами, тетушка Зебо забыла про нас.
Она, бойко орудуя шумовкой в котле, напевала:

Сколько горюшка на свете!
Умерла внезапно мать.
Сиротой остались дети,
Бед людских не сосчитать…

Потом вдруг запричитала:
– Ох, жизнь многострадальная! И зачем ты, Саба-хон, дочка моя, оставила меня? Как мне быть теперь? Пусть аллах простит мои грехи. Не ценил муж тебя, замучил… Мертвецы живы, а живые мертвы. Нет, не дала я твоего Бахадыра-сыночка в обиду мачехе.
Сколько раз Джалил хотел отобрать его у меня! Теперь у него другая жена, не смогла родить ему сына. Я знаю, это он расплачивается за все страдания, которые принес тебе. Но что я могу поделать, ведь он мне тоже сын… Я так часто вспоминаю тебя… Пусть дух твой радуется, Сабахон, дочь моя…
В это время за воротами послышался треск старого «Москвича». От этого звука и тетушка Зебо, и мы вздрогнули. Вскочили с места.
Джалил-ака внес во двор в больших сумках яблоки, гранаты, орехи и поставил все это на террасу. Посмотрев по сторонам, он зычно крикнул:
– Бахадыр, где ты? Помоги!
– Сайчас, папа, – отозвался сын и мигом покинул нас.
И мы, собрав книжки, тетрадки, ручки, спустились по ступенькам во двор.
– О, вы, я смотрю, делали уроки, – притворно всплеснул руками Джалил-ака. – А я вас побеспокоил. Ну, извините… А пока помогите-ка разгрузить машину, занесите сумки из нее домой. Большие сумки берите осторожно: там бьющиеся вещи…
– Угилой, смотри, сколько водки! – опеши-Я Акбар, хватаясь за сумку. Неужели они столько выпьют?
– Тише ты, а то услышат, – шикнула я, помогая ему.
Джалил-ака, уже промывший под колонкой руки, на этот раз громко похвалил:
– Молодцы, молодцы, ребятишки! Смотрите-ка, мама, какими вымахали помощниками!
– Верно говоришь, сынок, – заквохтала тетушка Зебо. – И мне они помогли… Если бы не они, я бы ничего не успела приготовить.
– Все перетаскали? – переспросил Джалил-ака. – Вот и хорошо. Долгих вам лет!
Эти последние слова прозвучали так, будто Джалил-ака хотел сказать: «Помогли и ладно, а теперь уходите!».
Не говоря ни слова, мы взяли свои портфели и направились к выходу. Когда за нами захлопнулась калитка в воротах, мы долго стояли с чувством, будто за ней осталась частичка наших сердец.
Вдруг мы услышали, как что-то со звоном разбилось.
– Растяпа! Под ноги смотреть надо! – заорал Джалил-ака. – Мать твою!.. – он нехорошо выругался. – Да ты знаешь, сколько эта ваза стоит, бестолочь? Вот я тебе…
Кажется, Джалил-ака ударил Бахадыра. Тот начал кричать.
– Хватит, перестань! Покалечишь ребенка, – запричитала тетушка Зебо. – Ведь и мать его ты так же доконал.
– Замолчите, мама, вы во всем виноваты! – распалялся Джалил-ака. – Распустили совсем мальчишку.
Бахадыр всхлипывал, а потом стих. Мы пытались разглядеть что-нибудь в щели ворот, но ничего не увидели. Через некоторое время послышался звук сметаемых на совок осколков.
– Вчерашний товар продали? – уже спокойнее заговорил Джалил-ака. – Теперь, сынок, хрусталя и в магазинах стало много, соседи не берут, дрожащим голосом отвечала тетушка Зебо.
– А вы напомните им, что этот хрусталь дешевле, чем в магазинах. Хорошо хоть невестка ваша оказалась проворной. За неделю сплавила двадцать ваз. К тому же успевает ездить и в другие города. Привозит оттуда дефицит. Но продавать самой ей некогда. Если вазы вам не по плечу, возьмите в красной сумке детские вещи. Отнесите их в детсад…
– Неужели, сынок, должна я на старости лет заниматься такими делами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14