Я видел вас как-то…
– Не ошибаетесь, – отозвался я. – Но я пришел один. И плохо понимаю о каких компаниях идет речь.
– Позвольте вам не поверить, – все так же нелюбезно огрызнулся Белобрысый. – Ни один Птенец не ходит без сопровождения дракона.
– И что? – слегка раздражаясь, осведомился я. – Вы же тоже не ходите без своей головы.
– Погодите, погодите, – миролюбиво произнес толстяк. – Похоже, возникло, небольшое недоразумение… Видите ли, вчера произошли некие события, свидетелем которых вы, возможно, тоже были…
– Несколько дурачков подставили других, – вставил мрачно Белобрысый.
– … и теперь мы принимаем нежеланных гостей, – закончил толстяк, мельком недовольно сгримасничав. – Из вашего стана мы тоже ждали кого-нибудь. И подумали, что именно вы…
– Нет, – отозвался я, – Я сам по себе. По личному делу.
– Понимаете, любезный юноша… Возможно, актеры мы посредственные и звезд с неба не хватаем, но свое дело очень любим, и любим свой Театр, и тех людей, кто приходит на наши… обратите внимание – наши!.. постановки. И мы готовы отстаивать то, чем хотим заниматься, даже если придется… В общем, мы готовы на все.
– Зачем вы мне это говорите?
– Видите тех, кто прячется пока по щелям? Они приходили ночью. Хотели жечь театр. Так вот мы не дали! А потом приехали из городского Совета, велели временно закрыть театр, мол, для инспекции… Это-то понеприятнее городских погромщиков. Но мы решили, что не уйдем отсюда, пока нам не разрешат вновь заниматься своим делом… Вот сидим тут и ждем, когда же настанет время следующего визита… Совсем сверху.
– Не думаю, что они вас навестят.
– Ваши бы слова, да Хранящему в уши… А мы готовы к любому исходу. И пусть все помнят, что там, вокруг площади не только те, кто готов громить, но и те, кто нам поможет защищать свое право ставить то, что мы захотим… Даже если это кому-то и не по вкусу.
– А зачем… Зачем они приходят? Ну, я еще могу понять городскую управу. Они не хотят ссориться с Гнездом и могли увидеть в произошедшем крамолу. Но эти?
– Причин много. Кто-то просто напуган самим фактом того, что некто осмелился посягнуть на святое или страшное. Для одних вчерашний спектакль стал оскорблением, для других – побуждением к действию или сигналом к атаке. Третьи, просто запутались. В любом случае жди беды. Кто-то хочет все замять раз и навсегда, а кто-то, на оборот, готов раздувать из этого целое пожарище.
– А отчего вы ждете визита сверху? Неужто вы думаете, что какая-то постановка… – начал было я, но смешался, чувствуя некую фальшь своих слов. Фальшь, рожденную вчерашним впечатлением от спектакля. Не все так просто.
– Желание править – оно разъедает посильнее кислоты. И людей, и драконов. Мы не знаем, к чему готовы они, чтобы по-прежнему быть… наверху.
– Вы плохо их знаете, – упрямо возразил я. А что мне оставалось?
– Вы сами уверены, что знаете их хорошо?
– Ладно, – чувствуя, как бесполезно утекает время, вздохнул я. – Удачи вашей доблестной обороне! Так, может, вы мне все-таки скажете, где я могу найти вашу актрису?
– А зачем она вам?
Вот тут я совершил большую ошибку на ровном месте. Во-первых, потому, что не был точно уверен как ответить на этот вопрос даже себе самому. А во-вторых, обсуждать свою мотивацию с незнакомым человеком совсем не хотел. И не нашел ничего умнее, как солгать.
– Видел ее вчера на спектакле… Хотел предложить сотрудничество.
Оживившиеся и вполне доброжелательные глаза моего собеседника враз потускнели и помрачнели.
– Да, – устало кивнул он. – Вы еще скажите, что ее пригласила труппа столичного драмтеатра в лице несравненной Кэриссы Вуколь, сраженной талантом нашей девочки…
– Вы не верите в талант вашей коллеги?
– Я не верю вам. Уходите. И передайте вашим… партнерам, что своих мы не сдаем.
– Но я…
Он уже отвернулся и равнодушная его спина ставила в разговоре жирную, непрошибаемую точку.
… В костры вокруг помоста подбросили новую порцию дров и в темнеющую синь вечерних небес взметнулись огненные вихри. Всполошено качнулись угольные тени. Мрак отступил ненадолго, скользнул, растекся, как густые чернила, тронув людей темной кистью, очертившей лица, затенившей глаза. Лишь искорками плясало в них отражение костров.
Я коснулся пальцами струн сенсорина, заставив его звучать умело, но не идеально настроенной гитарой. Именно так, как обычно звучит инструмент бродячего менестреля. Так, как звучала она за века до моего рождения.
Для сегодняшнего вечера я выбрал не свою песню, я «Балладу о небесах», написанную неизвестно кем и неизвестно когда, но с той поры, наверное, самую исполняемую во все времена мелодию, несмотря на то, что далеко не всякий музыкант рискнет исполнить «Балладу», а кое-кто и головы лишился в более жесткие годы за неудачную интерпретацию. И дело было не в сложности музыки и не в том, что каждый слушатель, разумеется, знает, как должна исполняться его любимая песня. А в том, что «Баллада» сама знает, как ей звучать, и каждый, кто слышит ее, чувствует верный тон инстинктивно, даже если не обладает и зачатками музыкального слуха. «Баллада» ошибок и равнодушия не прощает.
Когда деликатная Имеритта узнала, что именно выбрал я для сегодняшнего вечера, она молча покрутила пальцем у виска. Джеанна проделала нечто аналогичное, но более бестактное. Остальные попытались убедить меня отказаться от этой затеи. Я отмахнулся от них и пояснил, что выбрал «Балладу» просто потому, что она не требует особых вокальных данных, коими я не обладаю, и текст ее не столько поется, сколько проговаривается. Но вряд ли это кого-нибудь обмануло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155