На ней было черное платье. Она села на скамью и застыла. Казалось, она не молилась, ничего не слышала; она смотрела прямо перед собой. Ничто в этой женщине не напоминало той, кого ждал Кристоф. Раза три она странным жестом как бы принималась разглаживать на коленях складки своего платья. Когда-то это был ее жест… По окончании службы она медленно, высоко неся голову и скрестив на животе руки с молитвенником, прошла мимо него. На миг ее мрачный, тоскующий взгляд задержался на Кристофе. Они посмотрели друг на друга — и не узнали. Она прошла, прямая, холодная, не поворачивая головы. Только через секунду он узнал вдруг, словно при вспышке молнии, озарившей его память, под этой ледяной улыбкой, по каким-то едва приметным складкам губ, которые он когда-то целовал… У него перехватило дыхание и подкосились колени. Он подумал:«Господи! Неужели в этом теле обитала та, которую я любил? Где же она? Где же она? И где я сам? Где тот, кто ее любил? Что осталось от нас и от жестокой страсти, нас пожиравшей? Пепел. А где же огонь?»И господь ответил ему:«Во мне».И тут он поднял глаза и в последний раз увидел ее в толпе: она выходила из дверей храма на улицу, залитую солнцем.
Вскоре после возвращения в Париж Кристоф помирился со своим старым Врагом Леви-Кэром. В течение долгого времени Леви-Кэр преследовал Кристофа своей критикой, изощряясь в язвительности и проявляя недобросовестность. Затем, достигнув славы, преуспевающий, пресыщенный почестями, удовлетворенный, успокоившийся, он оказался достаточно умен, чтобы признать превосходство Кристофа; он стал внимателен к нему. Но Кристоф притворялся, что не замечает его заигрываний, как прежде не замечал его нападок. Леви-Кэр махнул на него рукой. Они жили в одном квартале и часто встречались, но делали вид, что не узнают друг друга. Кристоф, проходя, скользил взглядом мимо Леви-Кэра, словно не замечая его. Это невозмутимое игнорирование его особы раздражало Леви-Кэра.У него была дочь лет двадцати, красивая, тонкая, элегантная, с профилем овечки, ореолом белокурых вьющихся волос, мягким, кокетливым взглядом и улыбкой Луини. Они часто гуляли вместе; Кристоф сталкивался с ними в аллеях Люксембургского сада. Казалось, отец и дочь очень дружны; девушка грациозно опиралась на руку отца. При всей своей рассеянности Кристоф замечал красивые лица, и ему нравилась эта девушка. Он думал о Леви-Кэре:«Этой скотине повезло!»Но тут же с гордостью добавлял:«А у меня тоже есть дочь».И он стал сравнивать их. Это сравнение, в котором, в силу его пристрастия, все преимущества оказались на стороне Авроры, привело к тому, что в его сознании возникло нечто вроде воображаемой дружбы между двумя девушками, не знавшими друг друга, и это незаметно сблизило его с Леви-Кэром.Приехав из Германии, он узнал, что «маленькая овечка» умерла. В своем отцовском эгоизме он подумал:«А если бы меня постиг такой удар?»И почувствовал безграничную жалость к Леви-Кэру. В первый момент он хотел написать ему, начал одно за другим два письма, но они не удовлетворяли его, и Кристоф из какого-то ложного стыда не отправил их. Несколько дней спустя, когда он снова встретил Леви-Кэра, у которого было измученное, страдальческое лицо, он не смог удержаться: он подошел к несчастному и протянул ему обе руки. Леви-Кэр, не задумываясь, схватил их. Кристоф сказал:— Вы потеряли ее!Глубоко взволнованный голос Кристофа растрогал Леви-Кэра; теперь он испытывал неизъяснимую признательность к нему… Они смущенно обменялись печальными словами. Когда они распростились, не осталось и следа от того, что прежде их разделяло. Они боролись друг с другом; это неизбежно: каждый повинуется законам своей природы. Но когда трагикомедия подходит к концу, люди сбрасывают с себя страсти, точно театральные маски, и два человека, из которых один не лучше другого, сталкиваются лицом к лицу — теперь, после того как они сыграли свою роль кто как умел, они вправе протянуть друг другу руку.
Свадьба Жоржа и Авроры должна была состояться в самом начале весны. Здоровье Кристофа резко ухудшилось. Он заметил, что дети с беспокойством наблюдают за ним. Однажды он услышал, как они разговаривают вполголоса. Жорж сказал:— Он очень плохо выглядит! Как бы не свалился.Аврора заметила:— Хоть бы из-за него не задержалась наша свадьба!Кристоф принял это к сведению. Бедняжки! Уж он-то не омрачит их счастья!Но накануне свадьбы (он так забавно суетился последние дни, словно сам собирался жениться) он проявил неосторожность, сделал глупость и снова подхватил свою старую болезнь, рецидив прежней пневмонии, которой он болел первый раз еще во времена Ярмарки на площади. Он был зол на себя. Называл себя дураком. Поклялся, что не поддастся болезни, что уступит ей только после свадьбы. Он думал об умирающей Грации, которая не хотела сообщать ему о своей болезни накануне концерта, чтобы не отвлечь его и не расстроить. Ему улыбалась мысль сделать теперь для ее дочери — для нее — то, что она сделала тогда для него. Он скрыл свое недомогание, но с трудом выдержал до конца. Все-таки счастье детей делало его таким счастливым, что ему удалось достоять до конца венчания. Но едва он вошел в дом Колетты, силы изменили ему; он успел только забежать в одну из комнат и лишился чувств. Слуга увидел, что он в обмороке. Придя в себя, Кристоф строго запретил сообщать об этом новобрачным, которые вечером отправлялись в свадебное путешествие. Они были слишком поглощены собой, чтобы замечать кого-либо из окружающих. Они весело попрощались с ним, обещая написать завтра, послезавтра…Как только они уехали, Кристоф слег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120