Да если бы вы увидели, что кто-то тонет, разве вы не протянули бы ему руку?— Я? Даже не подумала бы, — ответила она. — Скорее помогла бы ему потонуть.Она сказала это не то в шутку, не то с горечью, но, заметив озадаченный вид Кристофа, рассмеялась.Подошел поезд. Только в последнем вагоне были свободные места. Она вошла первая. Кондуктор торопил их. Кристоф не хотел повторения недавней сцены и решил поискать себе другое место.— Входите, — сказала она.Он вошел. Она добавила:— Сегодня мне это безразлично.Они разговорились. Кристоф с большой горячностью пытался втолковать ей, что нельзя быть равнодушным к окружающим и что люди могут друг другу помочь хотя бы утешением…— На меня утешения не действуют… — сказала она.Кристоф стал возражать; тогда она добавила со своей обычной дерзкой усмешкой:— Роль утешителя очень выигрышна.Он понял не сразу. А когда понял, когда решил, что она подозревает его в личной заинтересованности, меж тем как ему искренне жаль ее, он с негодованием вскочил, распахнул дверцу и собрался спрыгнуть, хотя поезд уже тронулся. Ей стоило труда удержать его. Он сердито сел на место и закрыл дверцу, как раз когда поезд входил в туннель.— Вот видите, — сказала она. — Вы могли погибнуть.— Наплевать, — ответил он.Кристоф больше не желал с ней разговаривать.— Мир очень глупо устроен, — сказал он. — Люди мучают друг друга, мучаются сами, а когда хочешь помочь человеку, он тебя в чем-то подозревает. Вот гадость! Это не люди, а какие-то уроды.Она, смеясь, пыталась его успокоить. Положила ему на руку свою затянутую в перчатку ручку и, ласково уговаривая, назвала его имя.— Как, вы знаете меня? — удивился он.— А кто кого не знает в Париже? Мы ведь одного поля ягоды. И напрасно я с вами так говорила. Я вижу, вы славный малый. Успокойтесь же! Дайте руку! Ну, помирились?Они пожали друг другу руку и стали беседовать дружески.— Я не виновата, — объяснила она. — Слишком горький у меня опыт, и теперь я не верю никому.— Меня тоже часто обманывали, — ответил Кристоф. — А я продолжаю верить людям.— Сразу видно, что вы родились простофилей.Он рассмеялся.— Правда, мне часто приходилось глотать горькие пилюли. Но это меня не тревожит. Желудок у меня здоровый. Мне случалось справляться и с более крупным зверьем — с голодом, с нуждой, а иногда и с мерзавцами, которые портили мне кровь. Все это только пошло мне на пользу.— Вам хорошо, — сказала она, — вы — мужчина.— А вы — женщина.— Это не бог весть что.— Это красота, а может быть, и сама доброта! — воскликнул он.Она засмеялась:— Это! А что с этим делают люди?— Надо защищаться.— Тогда доброты ненадолго хватит.— Значит, ее и было немного.— Возможно. А главное — не к чему страдать. Все, что слишком , иссушает душу.Он хотел было выразить ей сочувствие, но вспомнил, какой отпор встретили недавно его соболезнования.— Вы опять скажете, что роль утешителя выигрышна.— Нет, больше не скажу, — обещала она. — Я чувствую, что вы по-настоящему добрый и искренний. Спасибо. Только не говорите мне ничего. Вы не знаете… Благодарю вас.Поезд подходил к Парижу. Они расстались, не обменявшись ни адресами, ни приглашениями.Месяца через два она пришла к Кристофу.— Я пришла потому, что мне необходимо поговорить с вами. После нашей встречи я изредка вспоминала вас.Она села.— Только на минутку. Я вас не задержку.Он начал что-то говорить. Она его прервала:— Погодите немножко.Они помолчали. Потом она сказала, улыбаясь:— Я дошла до предела. Теперь мне лучше.Он попытался расспросить ее.— Нет, не надо! — сказала она.Она осмотрелась по сторонам, задерживая взгляд на отдельных предметах и по-своему оценивая их, наконец увидела фотографию Луизы.— Это мама? — спросила она.— Да.Она взяла карточку и вперила в нее ласковый взгляд.— Милая старушка! — сказала она. — Вы счастливый!— Она умерла!— Это ничего не значит, все-таки она у вас была.— А у вас?Она нахмурила брови, отклоняя эту тему. Она не желала никаких расспросов.— Лучше поговорим о вас. Расскажите… Ну что-нибудь о вашей жизни…— Вам это ни к чему.— А все-таки расскажите…Кристоф не хотел рассказывать, но поневоле отвечал на ее вопросы, потому что она умела спрашивать. И рассказал именно то, что его мучило, — историю своей дружбы, охлаждение Оливье. Она слушала с улыбкой, в которой было и сочувствие и насмешка… Внезапно она спросила:— Который час? Господи! Я уже два часа сижу здесь!.. Простите… Но, право же, легче стало на душе!.. Мне хотелось бы приходить к вам… — добавила она. — Не часто… Иногда… Мне это помогло бы. Но я боюсь докучать вам, отнимать у вас время… Ну хоть ненадолго, изредка…— Хотите, я буду приходить к вам? — предложил Кристоф.— Нет, нет, ко мне не надо. Лучше у вас…Но она долго не приходила.Где-то на вечере Кристоф случайно узнал, что она тяжело больна и уже давно не играет. Несмотря на запрет, он отправился к ней. Ему ответили, что никого не приказано принимать; но после того, как он, назвав себя, вышел за дверь, его вернули. Франсуаза лежала в постели, ей было лучше; она перенесла воспаление легких и сильно изменилась, но взгляд остался тот же — пронзительный, непокорный. Она явно обрадовалась Кристофу. Усадила возле постели и заговорила о себе с ироническим безразличием. Сказала, что чуть не умерла. Он взволновался. Она высмеяла его. Он упрекнул ее за то, что она ничего не сообщила ему.— Сообщить вам? Чтобы вы пришли? Ни за что на свете!— Готов поручиться, что вы даже не вспомнили обо мне.— И будете правы, — подтвердила она с обычной своей насмешливой и чуть грустной улыбкой. — Во время болезни не вспомнила ни разу. А вот сегодня вспомнила. Да не огорчайтесь вы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147