Наши переговоры длились дня три-четыре, и каждый раз, встречая меня на пороге министерства, он говорил: «Ну что, ты уже решила?» И рассказывал про Омск и про Омский театр так, как будто это лучшее место на земном шаре. Убеждал в том, что, во-первых, очень хорошая труппа, во-вторых, очень интересный, интеллигентный и образованный главный режиссер и, в-третьих, город сам по себе перспективный: большой промышленный центр, огромная река – красивый замечательный Иртыш. В общем, всё, что можно было рассказать соблазнительного, с его точки зрения, он повторял каждый день.
Я думала, думала… «Какие мои годы, еще успею вернуться в Москву, а то, что рассказывает Петр Тихонович, очень интересно». И дала согласие. Надо сказать, тогда было правило, что молодой специалист должен был три года отработать по распределению, а после этого имел право уволиться и уехать. Дома, конечно, все охали и ахали, но сладить со мной в этом смысле было невозможно – умела проявить волю. В начале сентября мы договорились, что, получив документы, я жду телеграмму-приглашение в театр. Так оно всё и получилось. Села в поезд и поехала.
Тогда в Омск надо было ехать около трех суток. Дорога дальняя, дома меня все путали морозами, друзья говорили: «Ты сумасшедшая, зачем тебе это надо, в Москве останешься – всё будет прекрасно». Нет, решила и поехала. Приезжаю в Омск, помню, что была суббота, меня встречает у вагона Петр Тихонович. «Ой, как замечательно!» Чуть ли не в объятия меня хватает. Мы садимся в машину, отъезжаем от вокзала буквально метров десять – пятнадцать, а навстречу – огромное стадо баранов. «Петр Тихонович, это промышленный центр?» – «Да, Ривочка Яковлевна, это промышленный центр». Бараны шли просто недуром, притом пыльные, серые, потому что было сухо. Омск стоит на семи ветрах, климат резко-континентальный, а был сентябрь – значит, еще дуют суховеи. Думаю: «Ничего себе, начинается…» Проехав мимо театра, спустились в Газетный переулок, где находилось театральное общежитие. Петр Тихонович привел в предназначенную мне комнату – двенадцатиметровый пенал, в котором стояли стол, шкаф, несколько стульев и какая-то очень небольшая кушеточка. После войны и эвакуации всё это воспринималось спокойно: своя комната, порядок. Меня сразу познакомили с комендантом. Как потом выяснилось, это была замечательная семья. Комендант – прекрасный человек, виолончелист, работавший в оркестре театра музыкальной комедии, жена – прелестная женщина, трое детишек. Их комната стала «клубом» общежития.
На следующий день, в воскресенье, утром я отправилась в театр на спектакль и знакомиться с главным режиссером Александром Васильевичем Шубиным. Он произвел на меня очень приятное впечатление. Человек умный, интересный, высокообразованный, интеллигентный, настоящий петербуржец. Познакомились, поговорили о каких-то общих вопросах, и я пошла в зрительный зал.
Шел спектакль «Ромео и Джульетта». Спектакль уже с возрастом, очевидно, шел много лет. Было скучно. Потом, смотрю, Бенволио и Меркуцио, играют два красивых мужика. Один высокий, другой немножко пониже, коренастый, и сцену всю ведут в стихах, ничего общего не имеющих с Шекспиром. Содержание сцены сохраняют, но «собственный перевод», лупят просто в полное свое удовольствие. Вы можете себе представить мое состояние? После институтских семинаров по Шекспиру, которые вел Михаил Михайлович Морозов, слышу такое!..
Все-таки досидела до конца, хотя многое меня огорчило. Ромео был уже немолоденький, и Джульетта тоже не очень юна. И вообще всё выглядело серым и обветшалым. Но в полном раже я была именно от этой сцены.
Вхожу в кабинет главного режиссера, а он человек ироничный: девчонка стоит перед ним, интересны ее впечатления. А у меня всё кипит внутри: «Ну что ж, спектакль, я понимаю, не новый, ряд моих претензий разобьётся об этот главный постулат. Но такое безобразие! Два артиста, причем хороших, – говорю я вся «на ноздрях», – сплошная отсебятина. Такое позволить себе!..»
А он спокойно отвечает: «Не волнуйтесь, вы ведь в театр приехали. И не такое увидите».
Мы еще поговорили, решили, что будем выбирать пьесу для первого спектакля.
Тут надо сделать маленькое отступление про одежду. Когда я собиралась выезжать из Москвы, пальто у меня было. Его привез дядя, он в Западной Белоруссии всю войну партизанил. Такое черненькое пальтишко, с воротничком, которое я носила уже пять лет. Но надо же шляпку! Как же режиссер поедет без шляпки?! И мы с сестрой пошли в шляпный магазин на улице Горького, неподалеку от телеграфа, и выбрали очень симпатичную полуамазоночку-полуцилиндрик, голубого цвета, с маленькой черной вуалеткой.
После разговора в кабинете главный режиссер подал мне пальто, я надела свою шляпку и в полной форме спускаюсь по лестнице. Внизу на площадке стоят эти два мужика, Бенволио с Меркуцио, и явно ждут. Я понимаю, чего они ждут. Иду по лестнице, а они так демонстративно с головы до ног оглядывают меня и тут же обсуждают. Вы можете себе представить, как я возмутилась! Пулей пронеслась мимо. Это были Вацлав Дворжецкий и Геннадий Нежнов, хороший артист, который стал позже профессором Вильнюсского университета.
Прошло несколько дней, и мы определили пьесу, которую я должна ставить, – «Кандидат партии» А. Крона. Начала готовиться к постановке. Смотрю спектакли, понимаю, какие артисты, кто чего стоит, как надо распределять роли. Александр Васильевич был очень внимателен, помогал во всем. Познакомилась с еще одним замечательным режиссером Омского театра, приглашенным после разгрома его творчества «за формализм» из Куйбышева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111