Готов был все время учиться, слушать, исправлять, делать – одним словом, всё, что потребуется для картины. Он был как губка, готовая все впитывать в себя, и все время искал контакта и с нами, и с актерами.
На озвучании мне не нравилось, как Владик говорит. Он не мог повторить того, что было сыграно. На экране все было очень органично, а повторить нюансы собственной речи у него не получалось. Я злился, но, естественно, молчал, потому что Владик был из тех людей, кого нельзя было обидеть. И он подошел сам: «Ну, что, Владимир Наумович, плохо всё, да? Вам не нравится то, что я делаю?» Я как-то попытался его успокоить, подбодрить… На следующий день над одной фразой мы работали целую смену. Владик сразу спросил: «А нельзя ли еще раз попробовать ту сцену?» И мы с ним и с Аловым долго нащупывали интонацию. Владик менял голос, сажал, делал более низким, простуженным, варьировал его силу, вкладывал в него разное напряжение, искал тембр, переломы, перепады… Одним словом, он почувствовал вкус к этому делу, и все у нас получилось очень хорошо.
Когда работа над картиной подходила к концу, мы уже думали о том, как занять Владика в будущих работах, – и, увы, не находили для него образа.
Мне всегда казалось, что Владу нужна партнерская поддержка, – в нашей работе он всегда пытался зацепиться крючком за партнера. Хотя Хлудов – такая роль, где герой иногда впадает в оцепенение и вдруг становится абсолютно одинок и смотрит как бы внутрь себя. Он мог долго молчать и не видеть вокруг никого. Мир в это время для него не существовал. Но это – образ Хлудова, прекрасно исполненный актерски. Владика в жизни я таким ни разу не видел.
Литературным консультантом картины «Бег» была Елена Сергеевна Булгакова, с которой мы с Аловым дружили и часто бывали у нее. И Владик проявлял к этому очень большой интерес, много читал. Знакомился с архивными документами.
Я никогда не видел его на сцене, но думаю, что Владик – актер не для театра. Там очень многое он должен был потерять. Он абсолютно кинематографический актер, его нужно смотреть близко, в упор, лицо в лицо. Мельчайшие нюансы, движения век, глаз, как плотнее сжались губы, как вдруг пролегла глубокая морщина – этого ведь в театре не увидишь.
На мой взгляд, Владик прежде всего нес в себе мужское начало – оно в нем было очень ярко. Второе – в нем была порода. Военная косточка. Его тема – это тема очень сильного человека. Но во Владике существовал еще момент надломленности. Мне даже кажется, что он предчувствовал свой скорый уход из жизни… Хотя он ведь обладал атлетической силой. Как-то раз я увидел его выходящим из ванной комнаты. Это был Аполлон – идеально сложен и просто великолепен: широкий разворот плеч, узкие бедра, шикарно посаженная голова… Владик был скульптурно красив, и я полагаю, что вся женская часть съемочной группы определенно была влюблена в него.
В нашей группе все комплексы сразу отпадали, все чувствовали себя свободно и спокойно, потому что играли в одну игру. Мы испытывали большую радость от того, что нам посчастливилось взяться за Булгакова и что всё было для этого. У нас были корабли, тысячные массовки… Сейчас один кадр из I «Бега» стоил бы всю мою последнюю картину за 1998– 1999 годы – подумать только!.. Была пятитысячная массовка, которую мы везли в I карьеры, чтобы сделать кадр со слепыми, – всего один кадр… А это, в свою очередь, двести автобусов. Попробуй сейчас сними «Бег»…
Мне неловко об этом говорить, но все-таки я считаю, что роль Хлудова стала для Владика по сути главной в жизни. Больше образа такого масштаба он так и не создал. После «Легенды о Тиле», где он сыграл у нас небольшую роль короля Филиппа II, мы не встречались.
Иногда я думаю: как жаль, что мы, режиссеры, зачастую просто не можем предложить никакой роли актеру, с которым прекрасно получилась та или иная работа. Я даже чувствую какую-то вину перед Владиком…
Отец Владика, Вацлав Янович Дворжецкий, снимался у нас в двух небольших эпизодах. Он был замечательным человеком. Своеобразный и выразительный, со скрипучим голосом… Очень мягкий, добродушный и покладистый человек – среди артистов я таких редко встречал. Он был лишен всякой претенциозности и никогда не обращал внимания на неудобства, а это привилегия умных актеров и просто мудрых людей. У Вацлава Яновича, когда мы с ним повстречались, за плечами был уже огромный человеческий и актерский опыт, целая жизнь, судьба, а у Владика тогда была только первая роль в кино, но они были очень похожи вот именно в этой скромности, в абсолютной готовности к работе и к любым экспериментам, к терпеливому поиску.
Запись и литературная обработка Н. Васиной.
Марк Ровнер
ЧЕЛОВЕК ИГРАЮЩИЙ

Видеть Вацлава Дворжецкого на театральной сцене мне почти не пришлось. Из театра он ушел в 1970 году, а «съехались» мы с ним в 1973-м. Близкими же, а затем и по сути «семейными», наши отношения стали со второй половины 70-х годов. Перескочив лет на пятнадцать вперед, скажу, что все-таки на сцене его увидел – в спектакле «Смерть Марата» Нижегородского академического театра драмы. Участие в нем Вацлава Дворжецкого сделало спектакль событием, даже сенсацией. До этого он для меня был актером в других своих ипостасях, о которых будет сказано далее.
О Вацлаве Дворжецком, человеке театра и кино, расскажут те, кто хорошо знает его там. Я же был зрителем, а иногда и партнером другой его ипостаси, первой, – актера домашнего, семейного-дворового театра.
Все дети от двух лет до призывного возраста обожали его. Для младших он был настоящим волшебником. Настоящим, без кавычек. В гараже у него было несколько кукол, он разыгрывал ими целые спектакли, зрителями которых были дети нашего дома на Ошарской и прилегающих улиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111