Трубчатые желтые сердцевины цветков, окруженные белыми нежными язычками… «Любит, не любит!..» Кто скажет здесь это таинственное, сладостное слово: «любит»? Здесь люди думают только о смерти - чужой и своей…
А вот третью от моих глаз ромашку обвил полевой вьюнок. Как нежны его бледно-розовые вороночки, - кажется, я чую исходящий от них тонкий миндальный запах! Хитро извиваются цветоножки вокруг ромашкиного стебля… А ведь они душат ромашку. И тут война!
Вдруг… Неужели такая радость?.. Поет соловей! Где он?
… Хви-сшо-ррхви-хвиссч-шор… ти-ти-тью, ти-титью!.. фли-чо-чо-чо… чо-чочо… чр-чу… рцч-рцч, пиу-пиу-пию!..
Даже внимательный к наблюдению за врагом
Алексей Кочегаров выдержать этого не может. Поворачивает ко мне лицо, размягченное такой хорошей, почти детской улыбкой, какой я еще у него не видел.
- Ишь ты, голосовик, лешева дудка! Коленца выкручивает! И дробь тебе, и раскат!..
Мы замерли оба и слушаем, вслушиваемся.
Ти-ти-чью-чью-чррц!
Мне вдруг тесно в груди, а Кочегаров, скинув улыбку, сердито отряхнувшись головою от пенья (нельзя отвлекаться!), прижимается глазом к оптическому прицелу.
Где ж ты, певун? На нашем кусте?.. Вот он, на верхней ветке, чуть покачивает ее. Скромен в своем оперенье, весь как будто коричнево-сер. Но нет, в тонах его переливов множество, совсем почти белые два пятна на горлышке и на грудке, брюшко не серое, а скорее рыжеватое, хвост - цвета ржавой болотной воды, а крылья еще темней, будто смазаны йодом. И уж совсем густо-коричнево оперенье спинки!
Никогда так внимательно и подробно не рассматривал я соловья!
Чирк-чирк, - певун поднялся, полетел над болотом, покружился у другого куста, помчался дальше, к вражескому переднему краю. Вместе со мною следя за его полетом, Алексей Кочегаров шепчет:
- Не должон бы ты немцу петь!
И, взглянув мне прямо в глаза, вздыхает:
- Да где ж ей, птахе, в горе нашем-то разобраться!..
И, больше не отрываясь от оптического прицела, сощурясь, укрыв сосредоточенное лицо в траве, лежа в удивительной неподвижности, снайпер Кочегаров терпеливо выискивает себе цель.
Я гляжу в бинокль, сначала вижу только расплывчатые, вставшие зеленой стеной стебли трав. Сквозь них такими же неясными тенями проходят образы людей, умерших от голода в Ленинграде, и вдруг будто видится мне пытаемый медленными зимними пожарами мой родной город, будто слышится свист пикирующих бомбардировщиков… Это длится, быть может, мгновенье, и вот, в «просеке» между травами, в точном фокусе на перекрестье линз, я вижу канал у края Липок («как, должно быть, тонко пахнут там, у немцев, эти два цветущих куста черемухи!»), левее - бугор немецкого переднего края, выдвигающийся в болото, а еще левее «пятый ориентир» - березку, за нею белые кресты на кладбище гитлеровских вояк… Я вспоминаю: на днях - годовщина Отечественной войны. Мой Ленинград все еще в блокаде!
И томительного щемления в сердце нет. В сердце, как прежде, - ожесточенность… Я вглядываюсь в белые немецкие кресты и размышляю о том, что ни одного из них не останется, когда наша дивизия продвинется на километр вперед… Когда это будет? На месте, как вкопанные, стоим и мы, и немцы - вот уже чуть ли не девять месяцев! Но это будет, будет… А пока - пусть Кочегаров бьет, бьет, бьет лютого врага, не зная пощады. Все правильно. Все справедливо!
… Что-то в Липках привлекло внимание Кочегарова. Он долго всматривался, оторвал взгляд от трубки, потер глаза, вздохнул:
- Ничего… Померещилось, будто фриц, а то - лошадь у них по-за домом стоит. Иногда торбой взмахнет, торба выделится… На что мне по той лошади стрелять? Она уже мне знакомая. Пусть кивает!.. А все ж таки притомительно, но глядеть надо! Иной раз все глаза проглядишь до вечера и - впустую!.. Наше дело напряженья для глаза требует!
И опять прильнул к трубе. Я повел биноклем по переднему краю немцев: все близко, все предметно ясно, вплотную ко мне приближено, каждая хворостина плетней, пересекающих прежние огородные участки между домами, разрушенными, принявшими под свои поваленные стены вражеские блиндажи. И все - безжизненно: ни человека, ни собаки, ни кошки. Нет-нет да и прошелестит, просвистит низко над нашими головами крупнокалиберный снаряд, пущенный издалека, из лесов наших. Да и грохнет посреди деревни разрывом. Взметнутся фонтаном земля, осколки, дым. Раз донеслись пронзительные смертные крики и яростная немецкая ругань. Но никто на поверхности земли не показался.
Кочегаров, ткнув меня локтем, беззвучно смеется:
- Видишь, куда берут! Они думают - из опушки!
Действительно: гитлеровцам невдомек, что снайперский выстрел был из бесшумки да с дистанции в сто восемьдесят метров. Они косят огнем надрывающегося пулемета уже давно искрошенные деревья в том направлении, где Кочегаров утром остерегал меня от зеленых смертоносных коробочек. Отсюда до них больше километра… Стучит пулемет, и вслед за его трескотней летят по небу, режут слух воющие тяжелые мины - одна, вторая и третья. И сразу быстрою чередой - три далеких разрыва сзади, и, оглянувшись на мыс, в полукилометре, там, откуда мы вползли в болото, я вижу мелькание разлетающихся ветвей. За первым залпом - несколько следующих, бесцельных. Кочегаров даже не клонит к земле головы, ему понятно по звукам: разрывы ложатся позади нас, не ближе чем в трехстах метрах.
В ответ на немецкий огонь по всему переднему краю немцев начинают класть мины наши батальонные минометы. Вдоль канала строчит «максим», перепалка длится минут пятнадцать, фонтаны дымков сливаются в низко плывущий над Липками дым. Но людей словно бы нигде и нет.
Стучат пулеметы, рвутся мины, а снайперу Кочегарову в эти минуты самое время изощрить наблюдение за противником:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215