Снова и снова обсуждали как все слу
чилось, как произошло. Заставили меня поесть что-то: «Сегодня трудный ден
ь будет, а вы и не спали, и скоро опять ехать в Колонный зал, надо набраться с
ил!» Я съела что-то, и села в кресло. Было часов 5 утра, Я пошла в кухню. В корид
оре послышались громкие рыдания, Ц это сестра, проявлявшая здесь же, в ва
нной комнате, кардиограмму, громко плакала, Ц она так плакала, как будто
погибла сразу вся ее семья… «Вот, заперлась и плачет Ц уже давно», сказал
и мне. Все как-то неосознанно ждали, сидя в столовой, одного: скоро, в шесть
часов утра по радио объявят весть о том, что мы уже знали. Но всем нужно был
о это услышать, как будто бы без этого мы не могли поверить. И вот, наконец, ш
есть часов. И медленный, медленный голос Левитана, или кого-то другого, по
хожего на Левитана, Ц голос, который всегда сообщал нечто важное, И тут в
се поняли: да, это правда, это случилось. И все снова заплакали Ц мужчины, ж
енщины, все… И я ревела, и мне было хорошо, что я не одна, и что все эти люди по
нимают, что случилось, и плачут со мной вместе. Здесь все было неподдельно
и искренне, и никто ни перед кем не демонстрировал ни своей скорби, ни свое
й верности. Все знали друг друга много лет. Все знали и меня, и то, что я была
плохой дочерью, и то, что отец мой был плохим отцом, и то, что отец все-таки л
юбил меня, а я любила его. Никто здесь не считал его ни богом, ни сверхчелов
еком, ни гением, ни злодеем, Ц его любили и уважали за самые обыкновенные
человеческие качества, о которых прислуга судит всегда безошибочно.

2

Почему я написала тебе сегодня именно об этом? Почему именно с этого захо
телось все начать? С тех дней прошло десять лет, Ц немало для нашего бурн
ого, сверхскоростного века. Я больше не была с тех пор в мрачной Кунцевско
й даче, я не хожу в Кремль. Ничто не тянет меня повидать те места. Отец не люб
ил вещей, его быт был пуританским, он не выражал себя в вещах и оставшиеся
дома, комнаты, квартиры, не выражают его. Я люблю вспоминать только о доме,
где жила мама Ц о нашей прежней (до 1932 года) квартире в Кремле, о даче «Зубал
ово» возле Усова, где на всем была рука мамы. Об этом позже. Прошло десять л
ет. В моей жизни мало что изменилось. Я, как и раньше, существую под сенью им
ени моего отца. Как при нем, у меня и моих детей сравнительно обеспеченная
жизнь. Не изменилось и другое: внимание одних, злоба других, любопытство в
сех без исключения, огорчения и потрясения заслуженные и незаслуженные,
столь же незаслуженные изъявления любви и верности Ц все это продолжае
т давить и теснить меня со всех сторон, как и при жизни отца. Из этих рамок м
не не вырваться. Его нет, Ц но его тень продолжает стоять над всеми нами, и
еще очень часто продолжает диктовать нам, и еще очень часто мы действуем
по ее указу… А жизнь кипит кругом. Выросло целое поколение для которых по
чти не существует имени «Сталин», Ц как не существует для них и многого д
ругого, связанного с этим именем, Ц ни дурного, ни хорошего. Это поколени
е принесет с собой какую-то неведомую для нас жизнь, Ц посмотрим, какова
она будет. Людям хочется счастья, эгоистического счастья, ярких красок, з
вуков, фейерверков, страстей, Ц хочется не только этого, я знаю: хочется к
ультуры, знаний; хочется, чтобы жизнь стала европейской наконец-то и для Р
оссии; хочется говорить на всех языках мира, хочется повидать все страны
мира, жадно, скорей, скорей! Хочется комфорта, изящной мебели и одежды вмес
то деревенских сундуков и зипунов. Хочется перенимать все иноземное, Ц
платье, теории, искусство, философские направления, прически, все, Ц безж
алостно откидывая свои собственны е достижения, свою российскую традиц
ию. Разве осудишь все это, когда это все так естественно после стольких ле
т пуританства и поста, замкнутости и отгороженности от всего мира?… Нет, н
е мне осуждать все это. Даже если я сама чужда абстракционизма, то все равн
о я понимаю, почему это искусство завладевает умами совсем неглупых люде
й (а не только невежественных мальчишек) и не мне спорить с ними. И я не буду
спорить, Ц я знаю, что эти люди живее меня чувствуют современность и буду
щее. Зачем мешать им думать, как они хотят? Ведь страшно не это; страшны не в
се эти безобидные увлечения. Страшно невежество, не знающее ничего, не ув
лекающееся ничем, ни старым, ни новым, ни своим, ни иностранным. Страшно не
вежество, полагающее, что на сегодняшний день уже все достигнуто, и что еж
ели будет в пять раз больше чугуна, в три раза больше яиц и в четыре раза бо
льше молока, Ц то вот, собственно, и будет тот рай на земле, о котором мечта
ет это бестолковое человечество… Прости меня, я ушла куда-то в сторону… Э
то все пошло с той мысли, что моя собственная жизнь мало изменилась за пос
ледние десять лет. Я все время усиленно занимаюсь только тем, что перевар
иваю события и осмысливаю их. Право, от этого можно совсем обалдеть. Не тем
же ли занимался бедный Гамлет и презирал за это самого себя? Моя странная
, бестолковая двойная жизнь продолжается. Я продолжаю жить, как и десять л
ет назад, внешне Ц одной жизнью, внутренне Ц совсем иной. Внешне Ц это о
беспеченная жизнь где-то по-прежнему возле правительственных верхушек
и кормушек, а внутренне Ц это по-прежнему (и еще сильнее, чем раньше) полно
е отъединение от этого круга людей, от их интересов, обычаев, от их духа и д
ела, и слова и буквы. Когда я расскажу тебе, как постепенно сложилась такая
жизнь, ты увидишь, что иначе не могло и быть, ни раньше, ни теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67