Происходит это по случаю похорон. Ездили мы туда и в прошлом июле — на похороны дяди Алекса Воннегута, младшего брата нашего покойного отца. Дядя этот был последним из могикан — из наших настоящих старозаветных родственников. Был он также из числа тех истинных американских патриотов, которые не боялись даже Бога и обладали вполне европейскими душами. Ему было восемьдесят семь лет. После него не осталось детей. Когда-то он закончил Гарвардский университет. Он был страховым агентом, а потом отошел от дел. Он также был одним из отцов-основателей клуба «Анонимный алкоголик города Индианаполис».
В некрологе, который напечатала местная газета, говорилось, что сам дядя никогда не пил. Вежливый реверанс, отзвук старых времен! Я-то знаю, что дядя пил. Правда, надо отдать должное, алкоголь, как правило, не влиял ни на его работу, ни на рассудок. В один прекрасный день дядя бросил пить, как отрезал. Представляю, как он сам объявлял себя на заседаниях клуба полным именем и лихо добавлял: «Я — алкоголик!». Того требовали правила.
Поэтому вежливое утверждение газеты о том, что дядя никогда не пил, предназначалось лишь для того, чтобы оградить нас, носящих ту же фамилию.
Несладко пришлось бы нам в Индианаполисе, получи огласку тот факт, что кто-то в семье закладывал за воротник.
Секретом было и то, что бабушка по отцовской линии умерла от рака.
Есть над чем задуматься!
И если уж дядя Алекс, убежденный атеист, в конце концов и оказался пред вратами рая, я просто уверен, что он сказал Святому Петру: «Меня зовут Алекс Воннегут. Я — алкоголик».
С него станется!
Меня осенило: дядя мой прибился к клубу А.А. из-за одиночества. Так он обрел новых родственников: братьев, сестер, племянников и племянниц в лице членов клуба А.А.
Известие о дядиной смерти настигло меня дома. Дом мой стоит в той части Манхэттена, которая называется «Залив черепах». Ума не приложу, каким ветром меня сюда занесло? Нет здесь никакого залива, нет и черепах…
Наверное, черепаха — это я сам, и дом свой вечно несу на спине, а жить могу где угодно, даже под водой.
Итак, я позвонил брату в Олбани. Брату недавно исполнилось шестьдесят. Мне было пятьдесят два. Едва бы вы приняли нас за молокососов!
Бернард привычно разыгрывал роль старшего брата: он заказал билеты на самолет, он забронировал комнаты в гостинице «Рамада» и машину в Индианаполисе.
Итак, мы с братом пристегнули ремни.
Я сел у прохода. Бернард, который занимался атмосферным электричеством и понимал толк в облаках, занял место у окна.
Ростом мы оба были под метр девяносто. Волосы наши еще не покинули нас: они все так же имели приятный каштановый оттенок. У нас были одинаковые усы — точная копия усов нашего покойного отца. Выглядели мы вполне невинно: парочка милых стареющих плейбойчиков.
Место между нами пустовало. Было в этом что-то мистико-поэтическое. Здесь запросто могла сидеть наша средняя сестра Алиса. Но она не сидела и не направлялась на похороны любимого дяди Алекса. И все это по одной причине: Алиса умерла в далеком Нью-Джерси среди чужих людей. Ей был сорок один год. Она умерла от рака.
«Мыльная опера!» — однажды она сказала это нам с братом, подразумевая свою неизбежную близкую смерть. Она оставляла сиротами четырех малолетних сыновей.
«Фара», — сказала она.
Так-то вот.
Последний день жизни сестра провела в больнице. Доктора разрешили ей все: пить, курить, есть, что угодно.
Мы навестили ее с братом. Она дышала с трудом. Когда-то она была такая же высокая, как мы, и страшно по этому поводу комплексовала. У нее всегда была отвратительная осанка, а сейчас сестра и вовсе походила на вопросительный знак.
Она смеялась. Она давилась от кашля. Ей удалась пара шуток. Я их забыл.
Потом она нас выпроводила. «Не оглядывайтесь», — сказала она.
Мы не обернулись.
Она умерла в то же время суток, что и дядя Алекс: через час после захода солнца.
С точки зрения статистики смерть сестры не представляла бы никакого интереса, если бы не маленькая деталь: здоровяк Джеймс Адаме, сестрин муж, умер двумя днями раньше. Он разбился на поезда; единственном поезде за всю историю Америки, который сиганул с разведенного моста.
Есть над чем задуматься.
Все это случилось на самом деле.
Мы с братом решили не говорить сестре о происшествии с ее мужем. Ведь она думала, что оставляет детей на него. Но сестра все равно узнала.
Полное опустошение и вечные денежные проблемы навели сестру на мысль, что эта жизнь ей не слишком удалась.
Но опять-таки, а кому она уж так слишком удалась? Может, комикам Лорелу и Гарди?
Дела сестры мы взяли на себя с братом. После смерти Алисы трое ее сыновей в возрасте от восьми до четырнадцати, провели тайное совещание. Взрослые на него не были допущены. После совещания они поставили нам ультиматум: не разделять их и оставить с ними двух собак. Младший из братьев на собрании не присутствовал. Ему был всего год от роду.
С тех самых пор трое старших ребят воспитывались в моем доме на Мысу Код вместе с тремя моими родными сыновьями.
И трое сестриных сыновей не расставались со своими псами до самой смерти собак от старости.
Пока мы ожидали взлета, брат разродился анекдотом: Марк Твен рассказывал, как он слушал оперу в Италии. «Невозможно словами описать это звучание, — сказал Твен. — Ну, разве что, когда горел детский дом, было нечто похожее!»
Мы дружно посмеялись.
Брат поинтересовался, вежливости ради, как продвигается моя работа. Я думаю, он уважает мое занятие, но вникать в суть ему просто неинтересно.
Я сказал, что меня, как обычно, от работы тошнит. Беллетристка Рената Адлер дала определение писателя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33