Чудаки! Куда же отсюда можно улететь на «мессершмитте» с его радиусом действия. Фантастика. – Он внимательно поглядел на притихшего Нырко и, щуря и без того узкие глаза, спросил: – Ну так что? Идет?
– Чего не сделаешь ради дружбы, Вилли! – с напускной ворчливостью произнес Нырко. – По рукам!
– О-ля-ля! – воскликнул торжествующе обер-лейтенант. – Летите, а за мной дело не станет, В знак благодарности выставлю вечером коньяк.
– Нет, Вилли, – возразил с взволнованной приподнятостью Нырко. – Уж если кому и положено сегодня выставлять коньяк, так это мне. Скажу по большому секрету, полковник Хольц сообщил, что мне сегодня после этого праздника присвоят офицерское звание. И знаете что? Меня, возможно, уволокут на какой-нибудь банкет, а чтобы слово свое я сдержал, вот вам марки для расплаты. Закажите бутылку и, если даже меня с вами вечером не будет, выпейте за мое здоровье!
Золлинг с удовольствием принял от Нырко пачку смятых марок и сунул в свой карман. Он посмотрел на солдатские ботинки Федора из эрзац-кожи и, желая быть еще добрее, сказал:
– Между прочим, господин Федор, я узнал от верного человека, что во вторник в нашем магазине для офицеров-летчиков будут продаваться итальянские ботинки из настоящей кожи. Постараюсь добыть и для вас. Говорят, элегантные и такие крепкие, что до самой смерти хватит.
Федор вдруг звонко рассмеялся.
– Спасибо, Вилли, вы настоящий друг. Но мне и этих ботинок до самой смерти хватит.
Обер-лейтенант не успел ничего ответить. Оба увидели, как поперек всего летного поля к ним несется бежевый «мерседес-бенц». Шофер лихо затормозил у самой самолетной стоянки. Распахнулась дверца, из машины молодцевато выпрыгнул высокий худой Хольц в хорошо пригнанной парадной форме, Дружески схватил майора Нырко за плечи и крепко встряхнул:
– Я рад, что у вас такой чудесный бравый вид, господин Нырко. Надеюсь, что с завтрашнего дня я буду говорить вам уже не господин Нырко, а капитан Нырко. Высокие гости уже прибыли. Вы видели, как заполнена трибуна?
Федор обратил свой взгляд на здание штаба, увидел, как развевается над тентом большой флаг со свастикой, как в белых халатиках снуют официанты с подносами, на которых бутылки с лимонадом и пивом, увидел густо заполненные ряды скамеек, потом опустил глаза ниже, отметил с десяток синих, коричневых и черных «оппелей», «хорхов» и «мерседесов» у входа в штаб, замерших на тех самых бетонных плитах, с которых совсем недавно фашистские солдаты сметали пыль.
– Вижу, – ответил он громко.
– Вот и хорошо, – отозвался Хольц. – Я надеюсь, вы покажете сегодня пилотаж, достойныйтакого аса, как вы!
– Покажу, дорогой Вернер, – фамильярно произнес Нырко. Хольц внимательно вгляделся в его успевшее загореть лицо, остался доволен сверкающими глазами, А Федор закончил: – Обязательно покажу самый лучший пилотаж в своей жизни. А вечером выпьем коньяк по этому поводу!
Вернер прикоснулся пальцами к козырьку своей форменной фуражки с высокой тульей, так, словно это была шляпа.
– О! – воскликнул он одобрительно. – Я вижу, в вас опять просыпается настоящий эпикуреец. Имейте в виду, выруливаете после второй зеленой ракеты, взлет после третьей. Все команды, разумеется, будут продублированы и по радио. Желаю успеха! Хайль фюрер! – И он высоко выбросил вперед правую руку.
– Хайль фюрер! – первый раз в своей жизни гаркнул майор Нырко и тоже выбросил вперед правую руку. Хлопнула бежевая дверца, и «мерседес» умчался.
18
Тонкий винт «мессершмитта» на малых оборотах молотил синеватый воздух. С конца взлетной полосы Нырко тревожно поглядывал на трибуну, заполненную приехавшими на праздник средними и высокими чинами фашистских люфтваффе. Все происходило по плану. Уже взметнулись над летным полем и рассыпались в вышине две сигнальные ракеты, после которых надо было выруливать на старт. Сейчас он ожидал третью, но ожидал беспокойно, ощущая, как нарастает волнение. «Летчики самые наблюдательные люди, – думал Нырко. – Черт бы побрал этого тупицу Золлинга, который, чтобы хоть чем-нибудь походить на подлинного аса, нарисовал на фюзеляже своего самолета этого рахитика-питона. Все знают, что на моей машине его нет. Вот и выходит – с одной стороны, такой неожиданный подарок в виде „мессершмитта“ с боекомплектом, а с другой – опасность, что эту подмену обнаружат и немедленно прикажут прекратить взлет». От сильного напряжения пот выступил на загорелом обветренном его лбу. Минутная стрелка на циферблате самолетных часов будто бы омертвела. Без трех минут десять, без двух и вот, наконец, без одной. Вздох облегчения приподнял под брезентовыми привязными ремнями его широкие плечи.
– Ахтунг, ахтунг, – услышал он в наушниках и увидел, что третья, последняя из всех сигнальных ракет разорвалась над этой чужой для него землей, которую он, простой открытый парень Федор Нырко, рожденный русской матерью и воспитанный далекой отсюда Советской Россией, мечтал теперь поскорее покинуть. Плиты взлетной полосы все быстрее и быстрее помчались навстречу и уже слились в единую серую ленту, бросившуюся под покрышки самолетного шасси, и даже тонкий звон чужого мотора показался ему в эти мгновения предвестником избавления. Сделав первый разворот, он заложил крутой вираж и повел машину над сверкающей от солнца поверхностью Эльбы, глазами отыскивая то место на набережной, куда обещал прийти вчерашний парень. Увидев его зябкую одинокую фигурку, Нырко покачал свою машину с крыла на крыло и помахал, приветствуя рукой в кожаной краге. Потом, сделав новый разворот, опять промчался над парнем и набрал высоту как раз в тот момент, когда вдалеке от него, но точно на линии маршрута распылились три зенитных разрыва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29