– Логично, – согласился Карреньо. – Но неверно.
Толстяк Искариоте внимательно изучал верхушки деревьев на площади.
– А могло быть и верно. – Искариоте сделал неопределенный жест рукой. – В конце концов, верно то, что удобно. Ты меня понимаешь?
– Ровным счетом ничего не понимаю, – с удивлением сказал Литума. – Что он задумал?
– Хитро придумал этот слон, – сказала Мерседес.
– А она вот уже поняла. – Искариоте снова уселся на кровать рядом с Томасом, обнял его за плечи. – Подари этот труп колумбийцам, Томасито. Разве Боров не хотел покончить с ними? Не хотел стать полным хозяином, взять в свои руки все, от очистки до вывоза, и вытеснить их? Поэтому ты оказал им величайшую услугу – ведь ты устранил конкурента. Они должны бы отблагодарить тебя, черт их побери. Если они настоящие наркобароны.
Он встал, пошарил по карманам, закурил новую сигарету. Томас и Мерседес тоже закурили. Какое-то время все молчали, затягиваясь и пуская клубы дыма. За окном раздались звуки колокола, звонили сразу в нескольких церквях, низкие тягучие удары перебивались быстрым перезвоном, по комнате перекатывалось эхо. Мерседес перекрестилась.
– Как только окажешься в Лиме, надевай форму и отправляйся к своему крестному отцу, – заговорил Искариоте. – Я его убрал, скажи, избавил от него колумбийцев. Теперь они мне обязаны по гроб жизни за эту услугу, теперь можете выставлять им счет, крестный. Он ведь связан с ними, обеспечивает им прикрытие. Так что нет худа без добра, Карреньито. Сделаешь, как я говорю, – крестный простит тебе все, что ты натворил.
– Ну и бестия этот Толстяк, прямо-таки ума палата, – восхитился Литума. – Вот это изворотливость, мать твою!
– Не знаю, не знаю, – ответил Карреньо. – Может быть, ты и прав. Может быть, мне и вправду стоит сделать так, как ты говоришь.
Мерседес с беспокойством переводила взгляд с одного на другого.
– Почему ты должен надеть форму? Что это значит?
– Толстяк здорово придумал, – принялся объяснять Томас. – Такой у него сложился план. Заставить колумбийцев поверить, что я убил Борова специально, чтобы завоевать их доверие и расположение. Искариоте мечтает работать на международную мафию и в один прекрасный день попасть в Нью-Йорк.
– Конечно, стоит, поэтому я и говорю, нет худа без добра, – самодовольно подтвердил Искариоте. – Так ты пойдешь к своему крестному и скажешь ему все что нужно, Карреньито?
– Обещаю, Толстяк. Давай не терять связь в Лиме.
– Если ты доберешься до Лимы, – ответил Искариоте. – А это еще вопрос. Не могу же я быть твоим ангелом-хранителем каждый раз, когда ты откалываешь какой-нибудь номер.
– А знаешь, мне стало интереснее слушать про Толстяка, чем про твои шашни с этой пьюранкой, – воскликнул Литума. – Расскажи мне о нем подробнее.
– Большой человек, господин капрал. И мой большой друг.
– До отъезда вам лучше не показываться на улице, не мозолить глаза публике, – посоветовал Искариоте. – Вспомни-ка, чему тебя учили, когда обряжали в форму?
– О какой форме он говорит? – снова всполошилась Мерседес.
Искариоте рассмеялся и неожиданно задал ей двусмысленный вопрос:
– Что ты вытворяла, что мой друг так врезался в тебя? В чем твой секрет?
– А в чем, правда, был ее секрет? – прервал его Литума. – Как она тебе давала?
Но Мерседес не обратила внимания на его слова и продолжала допытываться:
– Почему он говорит о форме, что это значит?
– Так ты, выходит, не сказал своей невесте, что ты полицейский? – засмеялся Искариоте. – А ты, девочка, никак дала маху. Променяла наркобарона на простого полицейского.
– А Толстяк-то был прав, Томасито, – хохотнул Литума. – Пьюранка и впрямь дала маху.

V

– Вы хотите сказать, что мы арестованы? – спросила сеньора Адриана.
Дождь лил как из ведра, крупные капли барабанили по жестяной крыше с такой силой, что ее голос едва был слышен. Она сидела на бараньей шкуре и пристально смотрела на капрала, пристроившегося на углу письменного стола. Дионисио стоял около нее с отсутствующим видом, будто происходящее его не касалось. Его веки были воспалены, глаза казались остекленевшими. Полицейский Карреньо тоже стоял, опираясь о шкаф с оружием.
– У меня нет другого выхода, поймите, – развел руками Литума.
Эти андийские грозы не доставляли ему удовольствия, он никак не мог к ним привыкнуть, каждый раз казалось, что буря разыграется еще больше и все кончится какой-нибудь ужасной катастрофой. Не доставляло ему удовольствия и держать у себя на посту арестованных – пьяного хозяина погребка и его жену-ведьму.
– Было бы лучше, если бы вы нам помогли, донья Адриана.
– За что нас арестовали? – Она не поддавалась на уговоры, но в ее голосе не было ни раздражения, ни беспокойства. – Что мы сделали?
– Вы не сказали мне правду о Деметрио Чанке, или, точнее, Медардо Льянтаке. Ведь так на самом деле звали бригадира, не правда ли? – Литума вынул радиограмму, полученную в ответ на свой запрос из Уанкайо, и помахал ею перед лицом женщины. – Почему вы мне не сказали, что он и есть тот самый представитель власти в Андамарке, который спасся от бойни, устроенной сендеристами? А ведь вы знали, по какой причине этот человек оказался здесь.
– Это знал весь Наккос, – возразила женщина. – Пришел сюда на свою голову.
– Так почему же вы мне ничего не сказали, когда я вас допрашивал в прошлый раз?
– Потому что вы меня не спросили, – ответила она так же спокойно. – Я думала, вы тоже знали.
– Нет, в том-то и дело, что не знал, – повысил голос Литума. – Но теперь, когда я знаю, я знаю также и то, что после вашей ссоры с ним у вас был самый простой способ отомстить бедняге бригадиру – сдать его террукам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85