Она тут же объяснила им: Военный географический институт просил ее принять участие в работе постоянной комиссии, которая готовила к переизданию атлас, это было единственное, что ее связывало с вооруженными силами, не считая еще нескольких лекций, которые она прочитала в военной школе, в морском училище и в научно-исследовательском институте. Они хотели также узнать о ее контактах с правительствами других государств, на которые она работает и от которых получает инструкции. Она ответила, что имеет дело не с правительствами, а с научными учреждениями – Смитсоновским институтом в Вашингтоне, с Британским музеем в Лондоне, с Музеем человека в Париже, с некоторыми фондами и экологическими центрами, где ей иногда удавалось получить деньги для небольших проектов («всегда лишь жалкие крохи»). Но сколько она ни говорила, сколько ни уточняла, ни разъясняла, как ни подчеркивала в своих ответах, что ни один из ее контактов не является политическим, что все ее связи имеют чисто научный характер, глаза этих людей все больше убеждали ее в том, что ей не верят, что разделяющая их пропасть непонимания не становится менее глубокой, будто все это время она говорила по-китайски.
Допрос, по-видимому, близился к концу, у госпожи д'Аркур пересохли губы и горело горло, она вдруг ощутила безмерную усталость.
– Вы меня убьете? – спросила она и почувствовала, что ее голос надломился.
Молодой человек в кожаной куртке, которому она адресовала вопрос, смотрел на нее, не моргая.
– Это война, а вы солдат классового врага. – Его взгляд, как и в начале допроса, был чист и прям, а голос звучал ровно, без эмоций. – Вы даже не осознаете, что являетесь орудием империализма и буржуазного государства. И при этом вы позволяете себе роскошь думать, что ваша совесть чиста, и считаете себя доброй самаритянкой, спасающей Перу. Типичный случай.
– Вы мне объясните это? Откровенно говоря, я не очень понимаю. В каком смысле мой случай типичный?
– Это случай интеллигента, предавшего свой народ. – Он говорил все так же спокойно, все с той же холодной уверенностью. – Интеллигента, который служит буржуазному государству, его господствующему классу. То, чем вы занимаетесь, не имеет никакого отношения к окружающей среде. Все делается ради вашего класса, вашей власти. Вы приезжаете сюда с этими вашими служащими, газеты поднимают шум, создают вам рекламу – и вот пожалуйста: правительство выигрывает сражение. Кто там говорил, что это, мол, освобожденная территория? Кто утверждал, что в этой зоне частично уже установлена власть Республики Новой Демократии? Ложь. И вот доказательство. Посмотрите на фотографии. Буржуазный строй в Андах незыблем. Вы ведь тоже не знаете, что здесь рождается новая страна. Рождается с кровью и болью. И мы не можем проявлять мягкотелость по отношению к таким сильным врагам.
– Могу я хотя бы попросить за инженера Каньяса? – тихо спросила госпожа д'Аркур. – Он ведь совсем молодой. Как вы. Никогда я еще не встречала ни одного перуанца, который работал бы так же…
– Разговор окончен, – сказал, поднимаясь, молодой человек в куртке.
Когда она вышла, солнце уже опускалось за горы. Питомник затягивало дымной пеленой: языки пламени уже лизали саженцы. Госпожа д'Аркур почувствовала, что у нее горят щеки. Она отвернулась и увидела, что их шофер садится в джип. Через минуту он уже ехал по дороге в сторону Уанкавелики.
– Хорошо, что хоть его отпустили, – сказал, подойдя к ней, инженер Каньяс. – Я рад за него, он хороший парень.
– Мне очень жаль, инженер, – прошептала она. – Я так виновата перед вами. Не знаю, как и просить вас…
– Для меня это большая честь, сеньора. – Его голос не дрогнул. – Я хочу сказать, быть вместе с вами в этот трагический момент. Техников тоже казнят, но поскольку они стоят на низких ступенях социальной иерархии, их ждет пуля в голову. А вы и я, мы, наоборот, относимся к привилегированному слою. Мне только что разъяснили это. Вы ведь веруете, да? Помолитесь за меня, прошу вас, сам-то я неверующий. Мне будет легче, если я буду держать вас за руку. Возьмемся за руки, сеньора. Согласны?

* * *

– О чем ты говорил во сне, Томасито?
Томас открыл глаза, испуганно огляделся: комната была залита солнечным светом, сейчас она казалась более запущенной, чем ночью, и совсем маленькой. Мерседес, одетая и причесанная, испытующе смотрела на него, стоя у кровати. На ее лице блуждала насмешливая улыбка.
– Который час? – спросил он, потягиваясь.
– Уже несколько часов, как я поднялась, а ты все спишь. – Мерседес засмеялась.
– Ну ладно, ладно. – Он смущенно улыбнулся. – Я рад, что ты встала в хорошем настроении.
– Это потому, что я не только смотрела, как ты спишь, но и слушала. – На смуглом лице Мерседес поблескивали белые, как у мышонка, зубки. – Ты все говорил и говорил, я даже подумала, ты притворяешься спящим. Но потом подошла, потрогала – и правда спишь.
– И все-таки что за чертовщину ты нес во сне? – настойчиво повторил Литума.
– Я ел индейку, господин капрал. Такую вкусную – пальчики оближешь.
– Быстро же ты всему научился, быстро вошел во вкус. – Мерседес снова засмеялась, а он, не зная, что ответить, притворно зевнул. – Когда уснул, то и во сне повторял красивые слова, которые говорил мне ночью.
– Дошло, значит, и до нежностей, – развеселился Литума.
– Да мало ли что говорят люди во сне. – Он все еще не осмеливался посмотреть на нее.
Мерседес перестала смеяться, перехватила его взгляд. Ее рука коснулась его головы, и он почувствовал, как ее пальцы погружаются в его волосы и скользят в них, точно змейки.
– Ты и на самом деле чувствуешь ко мне то, о чем говорил ночью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85