ароматный табачок действовал на Констебла тонизирующе, он глубоко вдыхал в себя удивительную смесь черного табака с мыльными парами.
– Груша зацвела, – нарушил молчание Констебл.
– Да, груша, – отозвался Мэггс.
После этого оба снова замолчали. Констебл чувствовал легкое покалывание в шее и общее напряжение в мышцах, отнюдь не всегда неприятное, от того, что кто-то, пока еще незнакомый, кружит вокруг тебя.
– Я долго жил с секретами, – наконец подал голос Джек Мэггс.
У Констебла екнуло сердце.
– Вы знаете, откуда я? – в упор спросил его Джек.
– Нет.
– Не сомневаюсь, вам уже все рассказала наша маленькая мисс. – Джек Мэггс стал чаще попыхивать трубкой. – Я из Нового Южного Уэльса. Вот так. Теперь вы услышали это от меня самого.
Констебл в смущении уставился на клубившийся над котлом пар.
– Зачем вы мне говорите это, мистер Мэггс?
– Три года из этого времени мне довелось провести в аду, который называется Моретон-Бэй. Там могли убить человека за то, что ему известен чужой секрет.
– Убить? – Констебл невольно вспомнил о тех, у кого были такие же секреты, как и у него: лейтенанта Джона Хепберна, барабанщика Томаса Уайта и других отличных ребят, которых судили и признали виновными. После Ньюгейта они канули в Лету. – Вы хотите сказать, что всех их ждала виселица?
– Нет, нет, – нетерпеливо отмахнулся Мэггс. – Выслушайте меня: если вы знаете что-то такое же опасное, как то, что теперь знаете обо мне, значит, вы опасны для меня.
– Вы можете быть откровенны со мной, Джек.
– Я стараюсь, Эдди. Слушайте дальше: в колонии Моретон-Бэй все заключенные шпионили друг за другом. Таким образом им удавалось держать нас в ежовых рукавицах. Если бы мы с вами были приятелями там, то вы обязаны были бы рассказать мне свой секрет, если случайно узнали мой. Мы были бы тогда в одинаковом положении.
– Джек, вы никак исповедуетесь?
– Нет. Я хочу поторговаться с вами. Я расскажу вам свой секрет.
– Но вы уже рассказали.
– Теперь мне нужен ваш секрет. Я заплачу за него вдвойне.
– У меня нет секретов, – осторожно сказал Констебл. – Какой секрет.
– Тот, что я увидел на вашем лице, когда вы вошли в спальню мистера Спинкса.
– Вы считаете, что мой секрет был написан на моем лице?
– Да.
– Он был в моем поведении? Или в том, как я говорил?
– Он был на вашем лице.
– Так очевидно?
– Так очевидно.
– Что же вы мне скажете?
– А то, что Генри Фиппс мой сын.
– Ваш сын? – Констебл растерялся. – Вы хотите сказать, что он для вас вроде сына? Как бы сын?
– Смысл этого слова достаточно ясен.
– Вы хотите сказать, что он ваше родное дитя? Или вы, как старший по возрасту, стали для него, младшего, как бы отцом… в большинстве случаев.
– Как бы это ни называлось, здесь все совершенно ясно, – сказал Мэггс, и Констебл понял, что ему придется выдержать его потемневший взволнованный взгляд.
– Генри боится меня, не так ли? – потребовал ответа Мэггс. – Ваши друзья видели его, так?
Констебл колебался.
– Тогда они должны сказать ему, что не следует бояться Джека. Я его отец. Я скорее умру, чем причиню ему зло.
– А его мать? – осторожно спросил Констебл. – Где она?
– Мы никогда с нею не встречались.
– Значит, вы не можете утверждать, что он ваш сын.
– Не будьте таким тупоголовым, – оборвал его Мэггс. – Я ясно сказал. А теперь рассказывайте мне свой секрет.
Последовала долгая пауза, а затем, сильно сконфузившись, Констебл принялся вытаскивать из котла первую простыню и направлять ее в отжимной каток.
– Мой секрет вам не понравится, – наконец сказал он.
– Понравится не понравится, все равно говорите. – Мэггс подошел к катку и, взявшись за ручку, стал медленно вертеть его. Оба мужчины сосредоточенно следили за тем, как зажатая в тисках все еще дымящаяся простыня постепенно выпрямляется и, отжатая, аккуратно ложится в каменное корыто.
– Мой секрет?
– Да.
– Вы мне нравитесь, – сказал Констебл. Каток остановился.
– Я вам нравлюсь? – растерянно спросил Мэггс.
– Да, нравитесь.
– Значит, вот что было у вас на уме, когда вы вошли в комнату Спинкса? Я вам нравлюсь?
– Да, именно так.
Но тут, в самый деликатный момент их разговора, он был прерван громким, полным отчаяния плачем. Оба мужчины выбежали во дворик узнать, что случилось, и увидели Мерси Ларкин в окне спальни мистера Спинкса.
– О Господи, – кричала она, – скорее, скорее. Мистеру Спинксу плохо!
Джек остановил Констебл а за плечо.
– Скажи мне… ваши друзья видели моего Генри? Он не хочет встретиться со мной? В этом ваш секрет?
Констебл по натуре не был лжецом, и, глядя в эти спрятанные под нависшими бровями жадно ждущие ответа глаза, ему более всего хотелось сказать правду. Но он боялся: когда Генри Фиппс найдется, Джек Мэггс будет потерян.
Поэтому он соврал.
– Нет, – сказал он, прямо глядя Мэггсу в глаза. – Клянусь. Они не нашли его.
Глава 48
В три часа пополудни в этот первый день мая Джек Мэггс нашел маленького бакалейщика в его спальне, прячущегося от весеннего солнца у плохо растопленного и дымящего камина. Шторы на окнах были задернуты, горели свечи, а мистер Бакл в шелковом вышитом шлафроке сидел, уткнув свой острый нос в раскрытую книгу. В комнате стоял резкий и неприятный запах. Мэггс вскоре понял его причину: на подносе рядом со стаканом вина, прямо под рукой у хозяина лежал желтый кусок сыра «Стилтон». Мистер Бакл, увидев в комнате Мэггса, вскочил так быстро, что чуть не смахнул на пол поднос.
– Кто здесь? – громко спросил лакей, услышав шум. Когда мистер Бакл в испуге метнулся к камину, его шлепанцы с острыми загнутыми носками, похожие на восточные джонки, сверкнули из-под брючных манжет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114