Евгений Дубровин
БИЛЕТ НА БАЛКОН
1
– Посмотри, – сказал Кутищев, – ушел.
Борис приник к окуляру.
– Ага…
– Наверно, за сучьями…
– Наверно…
Они помолчали.
– Что там? – спросил Кутищев немного погодя.
– Положила руку на плечо.
– Ишь ты… Дай…
Друзья сидели на раскладных стульях в а балконе пятого этажа, где была квартира Бориса, и поочередно смотрели в мощный телескоп, установленный на треноге из-под фотоаппарата. Расплавляя прутья ободранного купола когда-то могучего собора, вставала сплющенная луна. Ее яркий свет постепенно высвечивал двор, беседку посредине и старый вишневый сад, прилепившийся к многоэтажному дому. Сад уже начали выкорчевывать, освобождая новую строительную площадку. Луна заливала вишни молочным светом, и казалось, они цветут последний раз в жизни.
Но в той стороне, куда смотрели друзья, было еще совсем темно, лишь чуть светлела похожая на далекую туманность извилистая лента реки. Днем с балкона поверх сада и развалин собора открывался красивый вид на Широкую пойму, поросшую по одну сторону реки густой зеленой травой, по другую – редким дубняком. Летним солнечным днем пойма вся была усеяна людьми, заставлена палатками, автомобилями, мотоциклами; сейчас же, в час ночи, там мерцал лишь один огонек, на который и был направлен телескоп.
– Километра два?
– Больше…
– Сильная штука.
– Ага…
В телескопе костер был совсем рядом. Костер и фигуры трех, сидевших возле. Потом один ушел собирать сучья, а может, еще за чем, а она положила второму на плечо руку…
– Целуются…
– Дай… Ага…
– При нем и вида не показывали. Сидели как чужие.
– Наверно, жена того, что ушел.
– Наверно.
– Как странно бывает… Он рядом и не видит, а нам за два километра… Как богам…
– Где ты достал эту штуку?
– Давно. Еще студентом… Выменял за бутылку вина… Стоял на квартире у одного там… Бывший моряк… Ага, вернулся… Опять сидят как чужие…
– Дай…
– Объездил полмира. Спился. У него много всякой всячины было. Ночью захочет опохмелиться – все за бутылку отдаст.
– Сильная штука.
– Ага…
– Давай возьмем с собой.
– Тяжелая.
– Лучше барахла поменьше наберем. Установим где-нибудь на горе – весь Кавказ на ладони…
– Вы скоро тут кончите шептаться? – На балкон вышла жена Бориса, облокотилась на перила, заглянула вниз. От нее пахло борщом и духами. – Мечтаете? Не терпится вырваться на волю? Дайте и мне посмотреть. Кого это вы там разглядываете?
– Ты бы шла ложиться, мать. Мы еще посидим.
– Теперь насидитесь. Взяли бы меня с собой.
– Иди спать, мать, иди… И дочке пора. Второй час…
– Не любишь ты меня, – вздохнула жена, прижалась и чмокнула мужа в щеку.
У нее была эта привычка, которая всегда раздражала Бориса: говорить при посторонних людях при случае и без случая: «Не любишь ты меня», прижиматься и чмокать в щеку. Раньше, когда жена была молоденькой и хрупкой, это всегда умиляло людей и самого Бориса, сейчас же Рая располнела, голос ее погрубел, и от нее всегда пахло борщом, потому что борщ был фирменным блюдом семьи Глорских, в доме вечно стоял его аромат.
– Не любишь ты меня, – еще раз вздохнула жена. – Потому и едешь один. Нет чтобы взять, как все порядочные люди, жену, ребенка… Купили бы путевку…
– Ну, иди, мать, стели постели… Прошу тебя… завтра рано вставать.
– Иду, иду…
Жена ушла. Борис приставил глаз к окуляру трубы.
– Ну, что там?
– Правда, за хворостом ходил. Ага… Две палатки… Одна одноместная, другая – двухместная… Ну и кострище развели… Действительно, мы как боги…
– Дай…
Дверь балкона распахнулась, и кто-то изо всей силы обхватил Бориса за шею.
– Пап, я хочу на луну посмотреть!
Отец сердито поставил дочку на пол.
– Сколько раз тебе говорил: не делай резких и неожиданных движений.
– Потому что может быть разрыв сердца?
– Да.
– А вот у Кольки не было разрыва сердца. Мы его под стол за ноги утащили.
– Я же тебе сто раз говорил: разрыв сердца может быть только у взрослых.
– Потому что у них сердце из другого мяса?
– Да.
– А вот и неправда. У них сердце из инфаркта. Пап, а правда на Луне молочные моря и поэтому она белая?
– Нет, там живут белые… бараны… Не мешай…
– А вот и неправда. Никакие там не белые бараны, а это солнце отражается.
– Знаешь, так не спрашивай.
– Пап…
Борис повернул дочь лицом к двери и шлепнул ее.
– Марш спать! Второй час ночи, а она разгуливает!
– Пап, а почему дядя Игорь лысый?
– Ах ты…
– Не волнуйся, – сказал Кутищев. – Меня уже столько раз в жизни называли лысым, что я обижаюсь лишь на «кучерявый». Вот это действительно обидно.
– Но это черт знает что! – возмутился Борис. – Ребенку шесть лет, а никакого почтения к взрослым. Я помню, взрослый человек был для нас бог. А эта… Гостя, которого первый раз видит, за нос может дернуть.
– Ничего, я не обижаюсь. Ребенок ведь.
– Не заметил? Задает только такие вопросы, на которые уже знает ответ. И все это с ехидством. Садик еще такой попался. Там в основном дети шоферов дальних перевозок. Все знают. Недавно меня спрашивает «Пап, а для чего служит в машине карбюратор?» Я как стоял, так и сел. «Представления не имею», – отвечаю. «Эх ты, а еще отец, – это она мне. – Карбюратор служит для смешения смеси», А любовь? Скажи, откуда у ребенка в шесть лет такой нездоровый интерес к любви? Правда, меня еще, слава богу, стесняется, а матери каждый вечер рассказывает, кто у них там кого поцеловал да кто в кого влюбился. Да чтобы я в шесть лет…
– Это ты забыл.
– Я помню, как картошку на заминированном поле рыли, когда мать болела.
– Ну что ты сравниваешь…
Во двор вошли двое с гитарой.
1 2 3 4 5 6 7