Желание не видеть Потапчука дошло в нем до внутреннего
сорванного крика... Почему жребий выпал ему? Почему ен волосатому? Кто
докажет, что зависший поезд ему не приснился? Если это не бред, то как
доказать окружающим? Ведь был поворот, огни на горизонте - он дважды
видел...
Господи, что делать с штрафом... Господи... Слюнтяй, повстречал калеку
и умом тронулся... Я... Я впечатлительное дерьмо... Ненавижу! Кого? Себя!
Потапчука! Всех! Сергей распадался словно песочная башня - под напором
окатывающей приторной слабости. Он окончательно просыпался на лежак,
всхлипнул и остервенев от своей беспомощности, зашвырнул проклятый талисман
под потолок - чертенок пару раз отрикошетил и...
Рытин вскочил...
Сквозь кожные поры сочились...
Улетучивались ядовитые газы...
Душные как смерть, как...
- Сволочь! - с радостной злостью выплюнул он. - Обрубок... Недоделок
поганый... Нашел себе идола, козел...
Он возвращался... Успокаивался... Сердце остывало, а мир наполнялся
красками и сочным звучанием... - Всего-о... - вытекло из него и оно
расхохотался - счастливый, свободный от сумрачной придури, свободный от пут
калеки, который в данный момент...
(За спиной Рытина... На перроне, вздрогнул и... Санитары, Жанна... У
носилок засуетились, забегали...)
Рытин не спеша собрался и пошел к выходу. У площадки от него
отшатнулась Галя.
- Счастливого пути! - чуть ли не пропел он в перламутровые очи.
- Яркого пути... - буркнула она. - Конечная у нас тут. Иди вже...
Он крылато пронесся сквозь главный вход, ловко обминул тучные
пассажирские скопления, на ходу наскреб монетку, выскочил на привокзальную
площадь. Там он свернул налево и окунув голову в бокал таксофона, прижал к
уху эбонитовый лед. Двушка, звякнув, ожидала в металлических губах, палец
наверчивал знакомые цифры, а голова Рытина вертелась с желанием поделиться
подвалившим счастьем. Уж были слышны жирные гудки, как вдруг трубка
превратилась в гантелю и дрогнув, вернулась на рогатый держак. О монете
Рытин забыл - он медленно шел к автомобильной стоянке, к тому месту, где во
внутренности "Рафика" осторожно и чуть суетливо помещали носилки, на
простыне которых красными пятнами обозначились руки, лицо, череп с
аккуратным полубоксом...
- Жанна... - выдохнул Рытин.
Она резко обернулась - с черными от туши глазницами - полными ужаса и
отчаяния. - Сережа! - впилась в его руку и тут же смутившись, принялась
сбивчиво рассказывать:
- Ему всю ночь было плохо... Потом наступило облегчение. Помните?
Когда поезд резко остановился. Он заснул. Представляете?! Заснул - впервые
за два года... А буквально сейчас, на перроне с ним случился приступ,
вернее... Я даже не знаю что... И санитары не знают. Он умирает! Может... -
она словно опомнилась. - Сережа, вы здесь тоже сошли? Я думала...
Я прошу, я вас умоляю - навестите нас, мы в... - она поморщилась,
обернулась к машине (санитар торопил рукой) - Да-да сейчас... Пожалуйста,
позвоните в приемную, ну, где скорые, и узнайте, куда нас, слышите? Вы
обещаете? Конечно, не обязаны...
- Да, да... смешанно кивал Рытин и успокаивал ее ладонь. Вдруг - сжал
и переспросил, тихо, почти неслышно:
- Вы сказали - на перроне случилось?
- Да. Только выбрались из поезда... Даже вскрикнул.
- Вскрикнул? Что? Что именно?
- Похожее на "стой" или "отставить" - ему было больно...
"Рафик" растворился в автомобильной сутолоке, а Рытин все еще смотрел
на грязный асфальт. Мыслей не было, кроме...
"Ты - вор..." - отдавалось бесконечным эхом.
Вокруг шумела обычная суббота, наугад выхваченная из осени - полной
холостого огня листвы...
"Ты - вор..."
На далекой детской площадке не унимался маятник качелей - пустых,
надоевших. И словно доносило скрипом:
"Ты - вор-р-р..."
Рытин согнал несуществующую прядь со лба и зашагал обратно к вокзалу.
7.
... свой пассажирский он нашел в запаснике. Грязно-зеленые по-сиротски
жались друг к другу - безлюдные пыльные коробки, плотно закупоренные,
мертвые. Лишь в первом вагоне своего состава Рытин увидел отворенную дверь.
Воровато оглянулся по сторонам и поднялся в тамбур.
Вагон был убран, чист и спокоен. Только из прикрытой кельи доносился
странный звук - то ли плакали там, то ли подвывали... Рытин, стараясь не
шуметь, подкрался и заглянул. Галина сидела к нему спиной и подперев щеку
кулачком, смотрела в окно - поверх одинаковых крыш, и улыбаясь чему-то,
тихонько пела. Не разжимая губ. Быть может - сочиненное тут же. В ногах
ждала тугая сумка, постель была застлана, пол сыро блестел, а Галя -
последняя из персонала - присела на минуточку, оттаяла, и сама того не
замечая, размечталась вслух. Рытин не видел опущенных щек, затхлой
униформной серьезности - перед ним сидела девочка - большая, нескладная и
добрая. Рытин перевел дух - он шел сюда с внутренней готовностью скандала,
зло перебирая в памяти слова наибольшей остроты и веса. А теперь все
схлынуло, будто кончилась никому не нужная комедия, и жалко было перебивать
ласковый скулеж, и не было нужды искать брелок, потому что он как на алтаре
стоял перед ней - она молилась своему ангелу, возникшему в невидимом
пламени этой костяной свечи...
- Галя... - как можно мягче позвал Рытин.
Она сонно обернулась - вовсе не испуганная, с томной улыбкой в губах,
и кажется, не проснувшись - заулыбалась шире. - А... Ты, чудик. Заходь...
Тогда Рытин, волнуясь как на экзамене, принялся рассказывать ей обо
всем - о упавшем самолете, о Потапчуке, о треклятой этой вещице - вбитой
меж ним и калекой, о тревоге и необ'яснимой уверенности, которая заставила
его вернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10