Рытин как завороженный наблюдал ее агонию...
В своем купе он грузно осел на откидное сидение и попытался
расслабиться. От смутной тяжести гудел позвоночник. Назойливо рябило в
глазах от упрямой, так и не перегоревшей нити...
Согласиться с тем, что катастрофа ему не привиделась, Рытин не мог -
легче было лишиться собственной руки. Но в то же время признать случившийся
временный повтор он не мог по причине нынешнего мозгового бессилия. Тем не
менее среди отупевшего, размякшего сознания встречались кое-где островки
твердой отстраненной мысли. По этим опорам - словно мост, выстраивалась
логика событий.
Только что он повторил собственные, предшествуюшие катастрофе
действия, лишь с единственной разницей - талисмана он не вернул, а оставил
себе. И готов был поклясться, что через три часа поезд сойдет с рельсов, а
Потапчук силой необ'яснимого будет держать его на весу - так, как,
возможно, он сумел выйти из пике над самым городом тем далеким пыльным
летом. И не имея доказательств, Рытин верил во всю эту чертовщину, потому
что в кулаке грелся костяной болванчик и еще... Словно он стал с Потапчуком
единым организмом, с общими нервами и гибельной нагрузкой на сердце, мозг,
и ен было уже понятия "сопереживание" а было другое, беспокойное -
"содействие". Содействие в мучительной попытке спасти поезд.
Рытин поднес кулак к глазам. Талисман словно врос в его кожу, стал
безмолвным сотоварищем, корнем его веры, и словно индикатор, подсказывал:
опасность дамокловым мечом продолжала висеть над ним, над поездом. Он ясно
осознавал, что в силах разжать ладонь и выпустить дьяволенка, но он не мог
этого сделать - все его существо, скованное предчувствием беды, восставало
против...
Что там случилось с рельсами - был ли впереди разрыв, постороннее
тело, или случись что-либо с вагонами... Следовало остановить поезд перед
точкой катастрофы, лишить его скорости, и уж если суждено ему сойти с
колеи, то на малом ходу, с минимумом потерь...
Рытин сидел долго - успокаивался, открещивался от навязчивого желания
разбудить попутчика и как на духу посвятить в фатальный расклад. Потом он
встал и пошел к проводнице. Щель служебной ячейки светилась и сквозь ее
Рытин увидел клетчатое одеяло, накинутое поверх униформы. Рытин потянулся и
подергал за рукав.
- Станция?! - проводница взвилась, но увидев Рытина, почему-то сразу
обмякла, плотно уселась и прихорашивая слежалые кудри, принялась
разглядывать гостя.
- Станция? Нет-нет... У меня к вам дело. Понимаете... - Рытин замялся.
Ему до жути захотелось присесть - утомление вихрем гуляло в мускулах.
- Нету у меня казенки. Вышла вся... - неожиданно буркнула проводница и
резинки ее морщинок оттянул подбородок - клюнув раз, второй, округлив
межгубье...
Больше она не сдерживалась - зевок
захлестнул как пробоина в подлодке. Рытин пошатываясь,
дико таращился на выпачканный в помаде бублик.
- Вы меня неправильно поняли... - тут он не выдержал и почти рухнул на
смятое одеяло. Проводницу мигом отмело к окну.
- Э-э-э, гражданин, вы чего-о-а-а... - зевок проглотился, а ладонь
прытко нырнула под подушку.
"Пистолет..." - почему-то подумал Рытин.
- Да успокойтесь вы... - и видя продолжение поиска, неожиданно для
себя гаркнул: - Будете слушать или нет?!
- Ну? - она
успокоилась, потому что нашла заколку, которую
тотчас же заткнула себе в темя. - Я слухаю, слухаю...
- Остановите поезд, - выдавил Рытин и пустился втолковывать удивленным
глазам, что желает остановки - нет, не для скоротания пути к родной
деревне, и вовсе не для тер-акта, а тем более баловства - вопрос стоит о
жизни или смерти пассажиров - состав через три часа сойдет с колеи...
- Откуда цэ тэбэ известно?
Вглядевшись в перламутр ее пуговичных глаз, Рытин решительно заявил: -
Дело государственной важности. Прошу проводить меня к начальнику поезда.
К концу перехода, отсчитав пять вагонов, Рытин едва мог стоять на
ногах. Проводница шла впереди то и дело одергивая юбку и оглядываясь.
Вагоны пинали переборками, глушили грохотом переходников мазали по щекам
пятками плацкартного дремотья - локомотив лихорадочно нагонял расписание.
Мир катился в бездну.
Наконец проводница просемафорила Рытину и осторожно
постучалась в плотно задраенное купе.
- Рудольф Игнатьевич, - сладко пропела она и царапнула по обивке нечто
интимное.
Прошла минута - полная тишина. Проводница тревожно постучала вновь.
Рудольф Игнатьевич выскочил по частям - сначала головой - неожиданной как
прыщ в утреннем зеркале - с лицом в густой ржавчине веснушек. Потом выплыло
остальное туловище - в воинской бельевой рубахе навыпуск и синих
профессиональных штанах. Дверь тут же отрубила жаркое содержимое купе.
- Тебе чего, Галина? - торопливо сыпанул начальник. Он моргал и видимо
ожидал каких-нибудь неприятностей.
Но Галина отвечать не спешила. Губы ее сделались вялыми и
бескровными - как два утомленных пескаря, а в глазах блестнули
трагические искры.
- Пассажира к вам привела. Видать не вовремя? - неприятно доложила она
и широко (вот тебе, пожалуйста) повела рукой в сторону Рытина - бледного,
приваленного к дверям тамбура. - Поезд жэлает тормозить.
Рытина морило - он плохо помнил, что говорил начальнику. Удачно
подобранный гарнир - "Я знаю это из особых источников" мигом прокис под
многоопытным взглядом. Рытин терялся и переходил на вовсе неубедительное:
"Я не могу вам об'яснить... Я прошу вас... Поверьте мне..."
И чем дальше говорил Рытин, тем быстрее таяло любопытство и
озабоченность на бедовом лице Рудольфа, тем жестче узились
зрачки вбиралось брюшко и выпрямлялся стан, а Галя, позабыв
тайные обиды, смотрела на него с нескрываемым восторгом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10